оба ревностно охраняли свои секреты и личную жизнь; она была рада, что их отношения начали меняться.

– Я просто хотела увидеть тебя.

Алистер закрыл книгу, заложив нужное место тонким пальцем.

– Что случилось, moosh? – «Мышка» – так он не называл Корделию уже лет десять. Он выглядел усталым; при виде теней под глазами, ссутуленных плеч у Корделии сжалось сердце. – Если ты беспокоишься насчет Мэтью, могу тебе сказать, что вчера все его друзья собрались в его квартире. И даже провели там ночь.

Корделия вздохнула с облегчением.

– Правда? И Джеймс тоже? Я так рада.

– Да. – Он серьезно взглянул на нее. – Ты думаешь, что Мэтью будет недоволен твоим поступком? Тем, что ты им рассказала?

– Не знаю, – призналась Корделия. – Но я, в любом случае, не жалею об этом. Он нуждался в их помощи. Мэтью не хотел выглядеть больным, отчаявшимся, слабым передо мной. Но, мне кажется, с ними он не будет стыдиться и думать, будто проявляет слабость. Надеюсь на это.

– Я тоже на это надеюсь. – Алистер смотрел на стену, где были развешаны его кинжалы; одного не хватало, и Корделии это показалось странным. Алистер дорожил своими вещами. – Болезнь, от которой он страдает – как страдал и наш отец, – заключается не только в нездоровом пристрастии, она заставляет человека стыдиться себя. А стыд отравляет душу. Делает тебя неспособным принять помощь, потому что ты не веришь в то, что заслуживаешь ее.

– Я думаю, это относится не только к алкоголю, – мягко произнесла Корделия. – Например, иногда человек отвергает любовь, потому что считает себя недостойным ее.

Алистер уставился на нее, сверкнув глазами.

– Значит, ты так и не прекратишь приставать ко мне насчет Томаса, верно?

– Я просто не понимаю, – сказала Корделия. – Ариадна живет с Анной. Я не думаю, что наступит конец света, если вы с Томасом открыто признаете, что любите друг друга?

– Спроси об этом у Mâmân, – мрачно произнес Алистер.

Корделия вынуждена была признать, что брат прав: она понятия не имела о том, как мать отреагирует на новость о том, что Алистер влюблен в мужчину.

– Наши самые дорогие и самые хрупкие иллюзии – это иллюзии относительно друзей и семьи. Томас считает, что наши родные будут счастливы, если будем счастливы мы; но я, глядя на Бриджстоков, понимаю, что такое возможно только в мечтах. Томас верит, что его друзья примут меня с распростертыми объятиями; а я уверен, что они скорее порвут с ним. Он окажется в ужасном положении. Я не могу этого допустить.

– Все это звучит очень красиво и благородно, – заметила Корделия. – Но это очень глупо. Кроме того, не тебе решать за Томаса; его чувства – это его дело.

– Томас может получить любого, кого пожелает, – тоном человека, смирившегося с неизбежным, ответил Алистер. – Он может выбрать кого-нибудь получше меня.

– Не думаю, что мы выбираем, кого любить, – сказала Корделия и отошла к двери. – Мне представляется, что любовь – это книга, написанная только для двоих, нечто вроде священного текста, который мы должны истолковать. – Она остановилась на пороге и обернулась. – А ты отказываешься читать свою книгу.

– Вот как? – огрызнулся Алистер. – А что написано в твоей, можно узнать?

Корделия сердито уставилась на него, и он сдался, сделал примирительный жест, прося прощения.

– Ты куда-то уходишь, Лейли?

– На Керзон-стрит, ненадолго, – ответила Корделия. – Там осталась почти вся моя одежда, а мне нужно парадное платье для завтрашнего рождественского бала.

– Поверить не могу, что они не отказались от этой затеи, – буркнул Алистер, открывая книгу. – Но смотри… возвращайся до захода солнца, хорошо?

Корделия молча кивнула и вышла. Разумеется, она вовсе не собиралась возвращаться до заката – по плану ей следовало находиться в нужном месте после наступления темноты. Но ведь кивок – это не совсем ложь, верно?

Летти Нэнс работала в Институте Корнуолла с двенадцати лет. Зрение было в ее семье наследственным даром; родители, которые служили в Институте до нее, считали его честью. Летти же все это казалось жестокой шуткой: Господь избрал ее, наделил ее способностью видеть, что мир полон магии, но не позволил стать частью этого таинственного мира.

Она ждала, что жизнь в Институте будет полна чудес. К сожалению, все оказалось совсем не так. За прошедшие годы ей чаще всего приходилось общаться с этим древним стариком, капризным и заносчивым Альбертом Пэнгборном, у которого никогда не находилось доброго слова для прислуги. Он был слишком скуп для того, чтобы поддерживать защитные стены вокруг Института в надлежащем состоянии. Местные пикси вечно шастали по территории, и единственный контакт с миром магии для Летти заключался в том, что она гонялась за ними по саду с кочергой, пока они осыпали ее площадной бранью.

Однако два дня назад и в ее жизни, наконец, начало происходить что-то увлекательное. Пэнгборн часто патрулировал участок вокруг Института с группой молодых Сумеречных охотников. Насколько могла понять Летти, патрулирование означало верховую поездку, во время которой они искали существ Нижнего Мира и следили, чтобы те не затевали никаких неприятностей. Убедившись, что пикси и прочие ведут себя примерно, патрульные возвращались в Институт и пили бренди. Некоторые Сумеречные охотники, вроде Эммета Келинака и Лютера Редбриджа, были весьма бравыми молодцами, но они в жизни не посмотрели бы в сторону простой девушки, пусть даже наделенной Зрением.

Но две ночи назад они привезли в Институт эту старую женщину. По крайней мере Летти она показалась старой. Она выглядела, конечно, помоложе Пэнгборна – в конце концов, Летти еще не видела людей, которые являлись ровесниками Пэнгборна, – но была костлявой и морщинистой, русые волосы были почти совсем седыми, а лицо – бледным, как у мертвой.

Что самое странное, женщина оказалась Сумеречным охотником. На ней были Метки, как у других, – черные символы, знаки Ангела. Но патрульные почему-то сразу провели ее в Святилище и заперли там.

Святилищем назывался огромный подвал с каменными стенами и потолком, куда время от времени приходили существа Нижнего Мира, если им нужно было поговорить с Пэнгборном. Кроме того, помещение служило тюрьмой. После того как старуху заперли, Пэнгборн отвел Летти в сторону и сказал: «Заглядывайте к ней дважды в день, мисс Нэнс, и следите за тем, чтобы она не голодала. Не разговаривайте с ней, даже если она к вам обратится. Если нам повезет, через день-два мы от нее избавимся».

А вот это уже интересно, подумала Летти. Женщина-нефилим, которая совершила такое тяжкое преступление, что ее бросили в тюрьму. И она, Летти, будет присматривать за преступницей!

Она принесла в Святилище ужин, а на следующее