— Возможно, тебе стоит знать, что Грета не сможет родить. Ее травмы слишком серьезны.

Я замер, тяжело сглатывая. — Что?

Римо кивнул. — Они не стали убивать, а проткнули ей живот и раздробили колено. Твоя дорогая жена решила, что лишение способности рожать детей и танцевать сломает Грету и, возможно, заставит тебя считать ее менее достойной.

— Я люблю Грету и все равно буду любить ее, даже если она не сможет танцевать, даже если она не сможет родить мне детей. Я люблю ее и хочу быть с ней. Ничто не изменит этого, и ты тоже не помешаешь мне быть с ней. На этот раз меня ничто не остановит.

Римо отошел в сторону и толкнул дверь. Я вошел внутрь, и все вокруг словно замерло.

На больничной койке Грета выглядела маленькой и изломанной. Ее губы и лицо были почти белыми, настолько она была бледна. В два больших шага я оказался рядом с ней и склонился над ней, обнимая ее затылок и целуя лоб. Мое сердце пульсировало в груди, каждый толчок был так же болезнен, как пуля, попавшая в сердце. — О, Грета, — прохрипел я. — Мне так жаль. Я должен был защитить тебя и я никогда больше не оставлю тебя. Пока я жив, я буду следить за тем, чтобы ты была в безопасности.

Я держал свои более жестокие мысли при себе. Что я позабочусь о том, чтобы все, кто в этом замешан, умерли мучительной смертью. После еще одного нежного поцелуя в лоб, я поднял голову, чтобы посмотреть на ее лицо. Даже сейчас она была потрясающе красива. Провел пальцами по ее лохматым волосам длиной до подбородка. Кончики были опалены. Я не замечал раньше, но от нее пахло костром.

Я не хотел думать о боли, которую ей пришлось пережить, об абсолютном ужасе.

В нашем мире женщины должны быть защищены, ограждены от вреда. Возможно, это старомодное мнение, но я просто хотел, чтобы они были защищены. С Марселлой моя семья потерпела неудачу, а теперь с Гретой пострадала еще одна женщина, которую я любил.

Я все время чувствовала на себе взгляд Римо, но мне было все равно. Отец научил меня, что любить кого-то не значит быть слабым.

Мои глаза горели, как будто я мог заплакать и я не могла вспомнить, плакал ли я когда-нибудь в своей жизни. Мама говорила, что иногда, когда я был маленьким мальчиком, но с тех пор ничто не доводило меня до слез. Даже когда мою сестру похитил наш злейший враг, и я был уверен, что мы ее больше не увидим. И уж точно не боль.

Но глядя на бледное лицо Греты и ее перевязанную руку, лежащую на животе, где никогда не вырастет наш ребенок, я был на грани слез. Я боролся с этим, и мои глаза остались сухими. Я соединил наши пальцы, и мой взгляд скользнул вниз, к ее ноге, которая была в шинах, чтобы держать ее неподвижной. Гипс выглядел массивным на стройной ноге Греты. Я прижался лбом к ее лбу. Как я никогда не плакал, так и не молился но сейчас я вознес молитву вверх, прося, чтобы Грета снова танцевала,не хотел думать о том, что она потеряла и это.

Моя рука, не державшая руку Греты, сжалась в крепкий кулак. Я бы убил Крессиду. Я никогда в жизни не убивал женщин.Но глядя на женщину, которую я любил больше жизни, и думая о том, что скоро мне придется сказать ей, что она никогда не сможет выносить ребенка, хотя она была одним из самых заботливых и добрых людей, которых я когда-либо встречал, я знал, что и для Крессиды это не будет быстрым концом.

Знала, почему она велела нападавшему проткнуть живот Греты. Она хотела сделать так, чтобы Грета никогда не смогла родить ребенка, моего ребенка. Может быть, она думала, что я не захочу ее тогда.

Она никогда не могла понять, что значит любить кого-то так, как я любил Грету. Ничто и никогда больше не сможет оторвать меня от нее.

— Где он? — рычал

Невио где-то за пределами комнаты.

Римо повернулся и преградил сыну дорогу. — Сейчас не время для тебя терять контроль. Грете нужна тишина, чтобы исцелиться.

— Я хочу его видеть!

Я поцеловал пальцы Греты, затем выпрямился и пошел к двери, где Римо все еще пытался удержать сына.

Как только глаза Невио встретились с моими, в них вспыхнула ненависть.

— Мы можем говорить, но не тогда, когда нас слышит Грета.

Невио наклонился вперед в руках отца, его губы скривились, как у собаки, обнажившей зубы.

— Теперь ты устанавливаешь правила в Лас-Вегасе?

Римо оттолкнул его, а я вышел из комнаты и закрыл дверь за своей спиной.

Невио оторвался от своего отца и вцепился мне в лицо. Я оттолкнул его, но, несмотря на желание, не достал пистолет. Грета уже достаточно настрадалась. Как бы я ни ненавидел этого сумасшедшего ублюдка, стоящего передо мной, она любила его.

Он был сумасшедшим убийцей, и его глаза напугали бы до смерти большинство людей.

— Где эта сука?

Покачав головой, я знал, о ком он говорит, но это было дело семьи. Мне все еще нужно было позвонить отцу и проинформировать его о ситуации с Антоначи и Крессидой. Кто знал, что еще задумал старый ублюдок. Возможно, он и его традиционалисты были на грани восстания. Если понадобится, мы убьем всех предателей голыми руками.

Невио схватил меня за рубашку. Я сжал его руку и рывком развернул его вперед, поставив нас лицом к лицу, когда мое терпение иссякло. — Не сейчас. Не перед дверью Греты.

— Скажи мне, где Крессида, или я убью всех членов Фамилии, пока не найду ее. Эта сука умрет.

— Она моя, чтобы убить.

Невио покачал головой. — Грета бы этого не хотела.

Я поднял бровь. — И тебе не все равно? Да ладно. Ты хочешь, чтобы у нее была причина перестать любить меня. Это был бы твой шанс.

— Ты прав. Если бы это зависело от меня, ты был бы сейчас мертв. Потому что все это — твоя

гребаная вина, но Грета, похоже, заботится о тебе по какой-то нелепой причине, и пока это так, я не буду действовать против тебя. Если повезет, она возненавидит тебя, когда узнает, что твоя жена