– Да ты что?! Как тебе это удалось?

– Серый король такую бурную деятельность развернул, что людям герцога пришлось вмешаться. А с Пауком… ну, поначалу без недоразумения не обошлось, а потом мы сработались. Ненадолго, правда.

– И все преступления тебе простили?

– Нет, конечно. Я ж говорю, как мы с Серым королем рассчитались, так из Каморра и драпанули.

– Значит, тебе известно, кто такой Паук?

– Да, мне с ней довелось лично побеседовать.

– Я так и думала, что Паук – женщина!

– Почему?

– Ну, сам посуди, о Пауке самые противоречивые слухи ходили, но одно было известно якобы наверняка – что это мужчина. А если все остальное тщательно скрывали, то почему такую важную подробность упустили? Вот и получается, что это было сделано для отвода глаз.

– Ха! А ведь верно…

– И кто она такая?

– Нет уж, если это тебе так интересно, то не скажу.

– Ах вот как! Что ж, господин Ламора, я вам это еще припомню. Ладно, давай рассказывай дальше. Сели вы на корабль…

Минут десять Локк рассказывал о двух годах жизни в Тал-Верраре: о деле в «Венце порока», о Реквине, о вмешательстве Максилана Страгоса, об островах Призрачных ветров, о морских сражениях, о гибели Эзри и обо всем остальном.

– Невероятно… – вздохнула Сабета. – О беспорядках в Тал-Верраре я слыхала. Значит, это из-за вас архонта свергли?! С ума сойти! Из-за вас, из-за вашего дурацкого везения?!

– Да уж, повезло – Жан любимую потерял, а мы остались и без денег, и без противоядия…

– Ох, жалко мне вас. Особенно Жана.

– А я его даже утешить не могу. Сказал бы, что боль со временем притупится, да только ведь неправда это. По себе знаю.

– Ну да, – ровным голосом произнесла Сабета. – Вот так-то вот.

– Вот так-то вот, – повторил Локк. – Я тебе все рассказал.

– Согласно указаниям моих… гм, моих работодателей, нам с тобой встречаться не запрещено, но вот что касается избирательной кампании… Придется приложить все силы и состязаться честно. В смысле, со всей ловкостью и хитроумием, на которые мы способны, потому что за уступки или увиливания нам грозит суровое наказание. Такое, на которое…

– Да понял я, понял. Мы с Жаном такие же указания получили от наших… работодателей.

– Ох, я б с тобой всю ночь проговорила!

– А что нам мешает?

– Видишь ли, я такой откровенности от тебя не ожидала. – Она поднялась со стула. – И если я сейчас не сделаю того, ради чего тебя сюда пригласила, то потом смелости не наберусь…

– Погоди, ты о чем?

Вместо ответа она заставила Локка встать и, притянув его к себе, крепко обняла. Он попытался высвободиться, но Сабета лишь крепче сжала его в объятьях.

– Я так рада, что ты жив, – шепнула она. – Знаешь, что бы там ни случилось, я очень, очень рада тебя видеть.

– С ума сойти! Теперь у меня целых две причины быть благодарным картенским магам за их вмешательство… – ошеломленно пробормотал Локк, наслаждаясь близостью сильного, гибкого тела Сабеты, знакомым запахом ее разгоряченной кожи, к которому примешивался легкий аромат каких-то сладковато-яблочных духов. – Придурки! Да я на все согласен, лишь бы быть с тобой рядом. Я за одно это все их деньги в Амателе утоплю… Я…

– Локк, прошу тебя…

– Что?

– Поцелуй меня.

– С превели…

– Нет, не так… Ты же помнишь, как мне нравится… Ну, как тогда…

– Ах, сударыня, любой ваш каприз… – рассмеялся Локк.

Слабое место Сабеты он обнаружил случайно, много лет назад, когда они стали любовниками. Он нежно приподнял ей подбородок и легонько коснулся губами впадинки за ее ухом. Сабета шевельнулась в его объятьях, и это движение окончательно лишило Локка способности трезво соображать.

– Ты меня ради этого пригласила?

– Не останавливайся! – жарко выдохнула она. – Там посмотрим.

Он снова поцеловал ее, а потом осторожно коснулся языком теплой кожи за ухом. Сабета, застонав, еще крепче обняла его.

– О боги! – рассмеялся он и сглотнул, пытаясь избавиться от странной сухости во рту. – По-моему, я твои духи нечаянно слизал. Надеюсь, они не очень дорогие.

– Особенные. Только для тебя, – прошептала она, поглаживая его плечи.

Локк на мгновение забыл обо всех своих тревогах.

Онемение, начавшееся с кончика языка, стремительно охватило губы и кончик носа.

– Не может быть… – в отчаянии прошептал он, сраженный и неведомым зельем, и предательством; язык не ворочался, рот не открывался, высвободиться из объятий Сабеты не получалось, руки и ноги отказывались повиноваться. – Ж-н-н-н!

– Ш-ш-ш! – шепнула Сабета. – Говорю же, духи особенные. Голос отказывает первым. Жан тебя все равно не услышит.

– Н-н-н…

– Прости… – Все еще сжимая его в объятьях, она опустилась на стул, уложила Локка себе на колени. – Меня постоянно терзали сомнения… я не знала, хватит ли у меня на это сил… А как услышала о ваших приключениях в Тал-Верраре, так и поняла, что иначе нельзя. Локк, тебе меня не перехитрить, но в ловкости с тобой состязаться я не намерена. Я обязана добиться победы – ради нас обоих.

– Н-н-н…

– Молчи и слушай, времени у нас почти не осталось. Есть еще одна причина… Я только сейчас поняла, как ты ослабел. Я не могу позволить, чтобы ты все силенки растратил на состязание со мной. Ты угробишь себя, пытаясь меня победить… Я этого не допущу. Я тебя остановлю. Когда-то ты был мне очень дорог. И сейчас дорог… Помни об этом.

Нежного поцелуя в лоб Локк почти не почувствовал.

– Помни об этом… И прости.

9

– Н-н-н-н! – простонал Локк, выныривая из бесчисленных слоев темноты, накрывших его погребальным саваном. – Н-н-н… Са-а-а-бе… не смей…

Боясь поверить в избавление от жуткого, удушливого кошмара, Локк вздохнул полной грудью. Пахло пóтом, отсыревшей древесиной и озерной водой.

С усилием разлепив глаза, Локк увидел, что лежит на койке в кормовой каюте, обставленной с большей роскошью, чем каюта Замиры Дракеши на «Ядовитой орхидее», и освещенной теплым оранжевым светом алхимических шаров. Где-то кричали чайки, мерно поскрипывала корабельная обшивка.

– Ох, какой же я дурак… какой дурак… дурак дураком… – забормотал Локк, словно наслаждаясь вернувшимся даром речи, затем попробовал приподняться, и изголодавшийся желудок болезненно сжался. – Ох и дурак же я… дурак…

– Твоей вины в этом нет. – Жан сидел у противоположной стены, на подвесной койке, застланной вышитыми простынями; руки его покрывали свежие кровоподтеки, под глазами расплывались синяки.