И ты спокойно позволил священнику туда пойти. Достаточно было просто сказать Яшке, чтобы они предупредили своих бывших конкурентов. И ведь только что разговаривал с Яшкой, когда он докладывал обстановку вокруг клуба по телефону. Прокололся, Юрка.

Зеленый выскочил из подъезда и легкой рысцой побежал к машине, где должен был дежурить Браток. Стемнело, но это не могло оправдывать опера со стажем в том, что черный силуэт чужака он заметил только метрах в двух от себя. Слишком торопился.

Гринчук нырнул под удар, не останавливаясь, зацепил противника за ноги и рванул на себя. Справа появился еще кто-то, поэтому Зеленый, просто вывернул ступню упавшего до хруста и сдавленного стона и попытался принять следующего противника.

Тот действовал уже значительно осторожнее, поэтому Гринчуку пришлось уклоняться от серии ударов и терять темп. Темнота выплюнула из своей утробы еще двоих.

– Твою мать! – пробормотал Гринчук, пропустив первый удар.

Что-то у троих не заладилось поначалу с коллективными действиями, и капитан целых три секунды мог наносить удары почти безнаказанно. И даже, зацепив неудачно оставленную без присмотра руку, сломать ее в локте.

И снова крика не последовало, только глухой утробный стон. И везение капитана милиции закончилось.

Руки словно зажало в тиски и выкрутило так, что одновременно полыхнула боль в каждом суставчике. Махать ногами тоже стало бессмысленно.

Вот, в общем, и все, честно констатировал Гринчук. Долго бампер голову катил – ничего себе за хлебушком сходил, продекламировал Гринчук, пока его быстро несли на руках к темному микроавтобусу.

И Братка возле машины не видно, подумал капитан, прежде чем его бросили в машину. Одно жаль – батюшку выручить не успею.

Но Гринчук и так не успел бы выручить никого из Крыс. Точно также как подмога парням Андрея Петровича не успела бы им помочь.

Приблизительно в тот же момент, когда автоматные пули кромсали стекла, тела и мебель в холле, начали умирать пацаны Гири. Вернее, не совсем так.

Первым умер Славик.

Когда темнота окончательно затопила овраг, и только неверные отблески огня из печи Ирины все еще робко скользили по лицам Крыс, Славику вдруг показалось, что справа что-то шевельнулось.

Славик повернул оружие и выстрелил. И еще раз. И еще.

В темноте кто-то страшно закричал, непонятно – мужчина или женщина – Крысы дрогнули. Секунду назад они еще готовы были умереть тут, возле Михаила, и вдруг темнота, страшный крик, выстрелы и запах смерти…

Крысы побежали, отталкивая друг друга, крича в ужасе и от боли. Длинный с приятелями тоже шарахнулся в сторону, но тут же остановился, поняв, что можно в темноте схлопотать пулю от этих пришлых уродов.

– Не стреляй, – крикнул Длинный хрипло. – Не стреляй, падла.

Анатолий толкнул левой рукой напарника. Крыс не было. Они словно растворились в темноте, словно она проглотила их и мгновенно переварила.

– Вот и все, – усмехнулся Славик криво, все еще не в силах унять дрожь в голосе. – Вот и нету Крыс. Где тут этот мужик – шеф сказал взять его живым.

Славик так и не смог совладать с нервами. До самой смерти.

Что-то вдруг грохнуло рядом, почти возле самого лица Славика, и Славик умер. Но прежде чем он упал, еще одна пуля ударила в его тело. В мертвое тело.

Анатолий умер через секунду. Он успел развернуть свой пистолет в сторону выстрела и нажал на спуск. Дважды. Пистолет выстрелил и в третий раз, но это просто дернулся палец, когда позвоночник Анатолия треснул, ломаясь.

Тело Анатолия все еще корчилось на земле возле печки, а один из приятелей Длиного истошно закричал, понимая, что все, что это смерть, что боль, завладевшая его телом, уже не отпустит его до самой смерти. Крик внезапно оборвался.

– Атас, – крикнул Длинный и побежал.

Двое бросились следом за ним, а двое умерли. Без звука. Просто перестали биться их сердца.

Длинный шарахнулся от куста, наткнулся на крутой склон оврага и торопливо начал карабкаться на него, обдирая руки и ломая об землю ногти. Скорее. Темнота вязко облепила его лицо, не давая вздохнуть или хотя бы крикнуть. Нога сорвалась и Длинный поехал назад, в кошмар, завывая от страха.

Длинный умер не сразу. Он почти минуту извивался под ударами, почти минуту чувствовал, как рвется его плоть, почти минуту пытался вырваться, но темнота десятками рук рвала его в клочья.

Длинный умер последним.

И стало тихо, настолько тихо, что стало слышно, как плачет Ирина и одними губами шепчет Михаил:

– Хватит, я больше не могу. Хватит.

* * *

…Хватит, – просипел Гиря. – Мочи давай, если хочешь. Не тяни.

Черный человек. Черное лицо, только вокруг глаз белые овал прорези. Спокойные глаза.

Левая рука черного человека поднялась к карману на плече.

За ножом полез, сука. Решил располосовать на портянки… Или только горло перережет? Разные мысли кружились в голове Гири, но среди них не было ни одной попытаться защититься, остановить этого черного человека. Остановить его руку с ножом…

Но в руке был не нож. Гиря с изумлением понял, что это мобильник.

Телефон упал ему на колени, а черный человек резко развернулся и исчез за дверью.

Телефон.

Гиря осторожно взял его в руки. Из новых крутых моделей, легенький. И страшный. Он жег руку. И хотелось швырнуть его об стену, чтобы разлетелся он вдребезги, чтобы в пыль разлетелся проклятый аппарат.

Телефон заиграл мелодию. Гиря не был особым знатоком музыки, и сигнал телефона для него был только набором звуков. Но это был неприятный набор звук, опасный.

– Да, – неуверенно произнес Гиря.

Молчание.

– Кто это? – спросил Гиря. – Кто это?

* * *

… – Кто это, – спросил в этот же момент Борис Фенстер, главный редактор независимой городской «Вечерние городские новости», когда понял, что шаги, которые чудились ему вот уже минут пятнадцать, звучат на самом деле, и звучат очень близко, где-то в темноте возле самого дома, в котором расположена редакция.

Ответа Фенстер не дождался.

– Прекратите! – потребовал он, не совсем понимая, что именно требует прекратить – идти, или пугать его. – Немедленно прекратите.

И шаги прекратились. Но совсем уже рядом.

Если бы главный редактор уважаемой газеты мог видеть в темноте, он бы увидел человека, стоящего в метре от него. Он даже мог бы, протянув руку, коснуться этого человека.

Но Фенстер не умел одного и не стал делать другого. Он только стоял и слушал. И до слуха его доносилось легкое дыхание человека. Спокойное дыхание.

Фенстер слыл человеком шустрым и сметливым. Он умел также быстро делать выводы из минимальной информации и даже, когда-то, в самом начале карьеры, он считался многообещающим молодым журналистом.