Фрэнк улыбнулся в ответ и кивнул поверх стакана:

– Опубликоваться-то мне просто повезло. Книжка получилась нечаянно. Один журнальчик на Западном побережье хорошо издает сборники своих авторов. Мне повезло – меня выбрали.

– То есть что – у тебя книжка выходила?

– В Беллоне ее не найти, – опять кивнул Фрэнк. – Говорю же, нечаянно получилось.

– Ты, значит, давно пишешь.

– Лет с пятнадцати или шестнадцати. Начал в старших классах, а в таком возрасте обычно пишут всякую фигню.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать пять.

– То есть ты уже давно. Поэт. Это твоя работа, профессия.

Фрэнк засмеялся:

– На это не проживешь. Я год преподавал в универе штата в Сан-Франциско, потом в армию загремел. Но я предпочитаю считать, что это профессия.

Шкедт кивнул:

– И у тебя много стихов выходило в журналах?

– Три в «Нью-Йоркере» с год назад. Есть мнение, что это мой высший взлет. До того два в «Поэзии»[22]. И еще несколько. Но это те, которыми я горжусь.

– Да, я этот журнал раньше много читал.

– Правда?

– Это на котором раньше была такая завитушечная лошадь? А сейчас просто мультяшные картинки. Я его каждый месяц читал в школе. Годами.

Фрэнк засмеялся:

– Тогда у тебя дела получше моего.

– «Нью-Йоркер» я видел, – сказал Шкедт. – Но не читал ни разу.

Лицо у Фрэнка переменилось легко и уклончиво.

– И ни одного стихотворения не опубликовал, – сказал Шкедт. – Нигде. Я только недавно поэт. Пару недель. С прихода сюда. Ты, наверно, знаешь гораздо больше.

– О том, как публиковаться?

– В том числе. Но нет – о том, как писать. Это трудно.

– Да, пожалуй, бывает.

– Я ничего, сука, сложнее в жизни не делал.

Фрэнк опять рассмеялся и почесал молодую бороду.

– Иногда. Ты… пишешь стихи – что, несколько недель? А почему начал?

– Не знаю. А ты почему?

– Видимо, – кивок, – должен был.

– Ты как считаешь, – Шкедт помолчал, обдумал свою кражу, – Беллона тебя вдохновляет, ты больше работаешь?

– Да я работаю везде примерно одинаково. Здесь, может, чуть меньше, потому что кучу времени гробишь на добычу того-сего. У меня в работе были кое-какие короткие вещи. Но несколько недель назад я потерял тетрадь.

– Чего?

И опять кивок:

– С тех пор не писал. Времени не было.

– Ты потерял тетрадь! – Из неловкости вырос страх. – Господи, это же, наверно… – А потом внутри устаканилось. Шкедт перегнулся через стойку: – Эй, можно мне тетрадь? А? Давай скорей! Отдай тетрадь, пожалуйста!

– Хорошо, – сказал бармен. – Хорошо, сейчас принесу. Не кипятись. Народ, вам повторить?..

– Тетрадь! – Шкедт грохнул кулаком по стойке.

– Хорошо! – Раздраженно цыкнув, бармен выудил тетрадь из клетки и швырнул на стойку. – А теперь вам повторить?

– А. Ну да, – сказал Шкедт. – Еще бы.

Помимо крови, мочи, мульчи и ожогов, на тетради были круги от бутылок, неосторожно поставленных на обложку. Шкедт открыл тетрадь на середине:

– …Не твоя, нет?

Фрэнк нахмурился:

– Ты ее нашел?

– Ага. В парке валялась.

Шкедт смотрел Фрэнку через плечо и читал имена в списке, пока Фрэнк не перевернул страницу.

– Вы что тут делаете? – спросил Джек у них из-за спин. – Ты Фрэнку показываешь свои стишки?

Шкедт обернулся:

– Да я тут чей-то дневник нашел.

– Фрэнк очень умный, – кивнул Джек. – Знает кучу всего. Историю преподавал. В колледже. И слинял из армии.

– Как многие из нас, – отозвался Фрэнк, не поднимая головы. – Те, у кого все хорошо с мозгами, уехали в Канаду. А остальных занесло сюда. – Он снова перелистнул.

– Ну как, тебе весело? – Джек положил руку Шкедту на плечо. – Здесь, знаешь, веселиться – самое оно.

– Обхохочешься, – ответил Шкедт. – Давно тебя не видел. Ты где живешь?

– Несколько дней жил у Тэка. – Рука Джека поднялась и упала. – Неделю, а потом он меня выпер – я ему больше не давал хер сосать.

Люфер в дальнем углу, нахлобучив кепку по самые уши, по-прежнему жарко беседовал с Фенстером.

Рука Джека опять упала.

– В этом городе есть девчонки! Фрэнк целый дом знает. Там девчонок битком. И очень симпотные. Мы туда ходили, и… – Улыбка его экстатически растянулась до ушей. – Фрэнк им сильно нравится. – Он сморщил лицо. – Потому, небось, что бороду отращивает. Или, может, потому, что в колледже преподавал.

– Ты им тоже вполне понравился, – сказал Фрэнк, не отрываясь от тетради. – Просто они с тобой незнакомы.

– Это да, не очень близко пока что.

– Слышишь? – И Фрэнк поднял взгляд. – Это все ты писал?..

– Ага… то есть нет. В основном там уже все было, когда я нашел. Я потому и спрашиваю, не твое ли.

– А, – сказал Фрэнк. – Нет. Не мое.

Шкедт вывернулся у Джека из-под руки.

– Это хорошо. А то когда ты сказал, что потерял тетрадь, я подумал…

– Ага, – сказал Фрэнк. – Ясно.

– Мы пойдем, еще девчонок поищем, – сказал Джек. – Айда с нами, хочешь?

– Джек считает, что толпой безопаснее, – пояснил Фрэнк.

– Не. Не, не в том дело, – возразил Джек. – Я просто подумал, может, он хочет с нами, девчонок поискать. И все. Может, снова в этот дом завалимся?

– Эй, спасибо, – сказал Шкедт. – Мне еще тут поболтаться надо.

– У Шкедта своя баба есть, – продемонстрировал осведомленность Джек. – Небось, ждет ее.

– Э, мне… ну, жаль, что тетрадь не твоя, – сказал Шкедт Фрэнку.

– Да, – ответил тот. – Мне тоже.

– До скорого, – сказал Джек, а Шкедт между тем (улыбаясь, кивая) гадал, что означает Фрэнков тон.

Рассеянно потирая бумагу (под пальцами слепые оттиски авторучки), он смотрел, как эти двое уходят.