других наук, которые направлены на биологические субобласти или концепции, биодемография не имеет точных биологических границ, что делает ее не только более всеобъемлющей междисциплинарной концепцией, но также имеющей глубокие биологические корни дисциплиной. Во-вторых, иерархические организации, которыми занимается как биология (клетка, орган, индивидуум), так и демография (индивидуум, когорта, популяция), формируют цепь, в которой индивидуум служит связью между низшим механистическим уровнем и высшим функциональным уровнем. Биодемография идеально предназначена для дополнения и углубления исследований по старению человека путем построения теорий, использующих математическое и статистическое моделирование, проверку гипотез экспериментальными методами, и поиска совпадений, используя генетические и эволюционные концепции.

Биодемографические исследования инвалидности являются одними из важных новых направлений не только потому, что эксперименты на лабораторных животных с повреждениями (например, на насекомых) проливают свет на универсальные свойства и характеристики процесса инвалидизации, свойственные инвалидности у человека, но также потому, что результаты исследований повреждений на животных могут дать представления о глубине, содержании и цели исследований по экологии, эволюции и поведению. Примерами исследований в этом направлении могут быть изучение естественной истории инвалидности, экспериментальные манипуляции и искусственная инвалидизация, биодемография инвалидности людей, принципы инвалидности, биодемография смерти[137],[138],[139].

Быстро развивающимся направлением биодемографии является более интенсивный математический анализ результатов исследований, включающий исследования по эволюционным теориям, математические модели мутагенеза/отбора, объединенный анализ лонгитудинальных данных, оценку рисков и таблиц дожития, анализ лонгитудинальных траекторий и генных профилей. Именно это направление активно развивают А. И. Яшин и его команда.

Наряду с биодемографией в те же годы быстро прогрессировала и отечественная демография старения, несколько «завядшая» после кончины Б. Ц. Урланиса в 1981 году.

С Гаянэ Левоновной Сафаровой мы познакомились в самолете по дороге из Ленинграда в Харьков. Я летел на конференцию по геронтологии в Харьковский государственный университет, она – на какую-то демографическую конференцию. Наши места оказались рядом, мы разговорились. Гаянэ работала в Экономико-математическом институте РАН и занималась демографическими проблемами. Я спросил, знает ли она кого-нибудь из специалистов по демографии старения. К моему удивлению, Гаянэ сказала, что в стране специально этим вопросом никто не занимается. «А почему бы вам не заполнить эту свободную нишу?» – так началось наше сотрудничество, первым этапом которого стала защита Г. Л. Сафаровой первой в стране докторской диссертации по демографии старения. Поскольку Гаянэ была кандидатом физико-математических наук, то диссертация в нашем Совете могла быть представлена по биологическим наукам. Прецедентов таких у нас не было, и мне пришла в голову мысль пригласить в качестве официального оппонента Н. П. Напалкова. Я привез Гаянэ в Институт и представил Николаю Павловичу. И диссертантка, и сама диссертация ему понравились. Н. П. дал прекрасный отзыв, что, я думаю, сыграло важную роль при утверждении ВАК диссертации. Интересно, что Н. П., которому были не чужды вопросы эпидемиологии рака, после защиты Сафаровой написал большую статью «Рак и демографический переход», опубликованную на страницах журнала «Вопросы онкологии»[140], и неоднократно выступал с докладами на эту тему на различных конференциях, включая VI Европейский геронтологический конгресс в 2007 году в Санкт-Петербурге. Высочайшая квалификация, глубокая интеллигентность и культура Гаянэ Левоновны снискали ей заслуженный авторитет как в самом Диссертационном совете, членом которого она стала вскоре после утверждения ее докторской диссертации, так и в российской геронтологии, лидером демографического направления которой, безусловно, является Гаянэ Сафарова.

На Земле обетованной

В 1996–2000 годах директором Греческого онкологического института Димитросом Спандидосом была организована серия конференций, проходивших в разных замечательных местах Греции – на острове Кос, на Крите, в пригороде Афин. На одной из конференций по канцерогенезу я познакомился с профессором Игорем Зусманом.

– Судя по вашему бейджу, вы из России, – обратился ко мне на русском языке во время ланча симпатичный седовласый джентльмен. Прочитав на его бейдже имя и фамилию и страну – Израиль, я ответил, что, судя по его бейджу и отсутствию какого-либо акцента, – он раньше жил в России. Игорь рассказал, что работал в Москве в Институте морфологии человека и в 1972 году эмигрировал в Израиль. В описываемое время он был заведующим лабораторией экспериментальной онкологии Ветеринарной школы Иерусалимского университета. Он занимался поиском средств профилактики рака толстой кишки, используя ту же модель канцерогенеза, что и мы, – введения крысам 1,2-диметилгидразина. Мы сразу перешли на «ты», и у нас сложились тёплые дружеские отношения. Мы договорились о сотрудничестве и вместе выполнили ряд интересных исследований, результаты которых опубликованы в хороших журналах. Следует упомянуть, что под эти проекты мы получили несколько грантов Министерства науки и премьер-министра Израиля, что позволило нам не только профинансировать проекты, но и обменяться визитами – Игорю посетить наш Институт, а мне – его лабораторию.

Командировка состоялась в сентябре 2003 года. Игорь показал мне лабораторию, университет, где я прочёл лекцию «Канцерогенез и старение». Перед началом я спросил Игоря, на каком языке делать доклад. Он оглядел аудиторию, улыбнулся и сказал: «Можно на русском!» Поездка в Иерусалим оставила неизгладимое впечатление. Игорь показал мне Храм Господень, Голгофу, Гефсиманский сад, Масличную гору, подворье Русской церкви, Стену Плача, гробницу царя Давида, мемориал Кеннеди, могилу Артура Рубинштейна. Сильное впечатление произвел на меня макет Иерусалима на 66-й год после Р. Х., расположенный под открытым небом на окраине города. Меня поразило то, что я, совершенно не зная плана города, руководствуясь лишь текстом романа М. А. Булгакова, правильно описал маршрут Пилата в заключающем книгу «Весенним месяцем нисаном…» стихотворении.

Всё просто: в белом плаще продраться сквозь тьму,

Накрывшую этот больной и мной ненавидимый город,

Висячие мосты пройти, минуя казематы арсенала,

И Соломонов храм, под золотою крышею просевший,

Отдав все, что имел, монеты попрошайкам, всё им мало!

Закрыв лицо, скользнуть за Гефсиманские ворота

И выйти на дорогу, что ведёт к кедронскому потоку.

Во тьме найти Афрания, шепнуть ему два слова там, у грота,

Затем вернуться и, свернув к горе, что здесь зовётся Лысой,

Дать жёстко указанья кентурионам, что дерутся за лохмотья.

Затем – на площадь, гудящую толпой, собравшейся ко сроку,

Указанному мной. Пройти её, не отвечая на секущие поводья,

Лишь на мгновенье показав, достигнув Ирода Великого дворца,

Плащом, кровавого подбоем, от алчных глаз укрытого лица,

Войти под колоннаду, сказав секретарю Каифу отложить на завтра,

И вновь спросить на греческом Его, тревожного, – ты врач?

Так почему здесь каждый сам себе, нет, не судья – палач?

Так что ж есть истина? И в чём ведущая на смерть тебя идея?

Зачем ты добрыми людьми зовёшь злодеев? Я буду тебе брат,

К тебе пришедший со своей