не пыталась сопротивляться этой стихийной мощи. Безумные, страстные ночи, и не менее страстные дни. Жадно, ненасытно, голодно. Ему всё время было её мало.

С тех пор, как они вернулись в Крепость, не было ни одной ночи, которую бы они провели порознь. Да и днём нередко случались такие бурные эпизоды, что Вита потом ещё несколько часов ходила как «под кайфом».

За всю жизнь у неё, пожалуй, было меньше секса, чем за этот декабрь. И если о количестве ещё как-то можно было поспорить, то уж в том, что это лучший секс в её жизни, Ева могла бы заявить без всяких сомнений.

Как он это делал! Что он с ней делал! Она вспыхивала мгновенно от одного его прикосновения, от тембра голоса, от запаха кожи, от зовущего взгляда. Это была какая-то дикая иррациональная тяга друг к другу. Почти одержимость.

И, возможно, стоило испугаться такой безумной страсти, но Еву влекло к нему ничуть не меньше. Пожары, бушевавшие в их постели, опаляли и тела, и души. До болезненной дрожи, до стона, до крика.

Порой в порыве страсти, он не рассчитывал силы, потом сам же ворчал, злясь на себя:

– Чёрт, я опять! Ну, как медведь, честное слово, со своими лапищами… Фея моя нежная, ты чего молчишь-то! Тормози меня, если больно делаю! Посмотри, вот синяк опять на руке…

– Ты не делаешь мне больно, – улыбалась она. – Если мне с тобой будет плохо, я молчать не буду. Просто особенность кожи такая. Я вечно в синяках по жизни…

А через миг уже шептала сама жарко у виска, провоцируя и дразня:

– Мне нравится, как ты меня берёшь… Настоящий мужчина! Невозможно отказать, невозможно сопротивляться… Мне нравится твоя сила!

Он действительно был невероятно силён. Настолько, что не боялся показаться слабым, не боялся позволить себе быть нежным и чувственным. Не боялся быть заботливым и романтичным.

Все эти свечи, цветы, маленькие сюрпризы, и завтраки где-то там, в далёких странах, неожиданно стали практически повседневным явлением в жизни Евы.

Но нежность… Она ведь не в подарках…

Она в прикосновениях.

Любовь жила на кончиках его пальцев, таилась в уголках губ. Он мастерски умел доводить до экстаза своими ласками. Но даже когда речь не шла о постели, он так и тянулся к ней взглядом, прикосновением, словом, мыслью.

И любви в этом декабре было ещё больше, чем страсти.

Иногда Еве казалось, что Эрих пытается наверстать упущенное и долюбить её за всю ту долгую тысячу лет, когда бы лишён этой возможности.

Случилось то самое пресловутое 24/7 – они теперь действительно находились рядом круглосуточно, но от этого страсть не угасала, и желания отдохнуть друг от друга не возникало. Кто-то другой уже бы раздражал Еву наверняка, но к нему она тянулась в ответ также жадно. И порой хотелось, чтобы в сутках добавилось ещё хоть несколько часов, дабы можно было наслаждаться друг другом ещё дольше.

Ни разу больше он не позволил себе хоть какой-то агрессии или чего-то подобного, и неприятный эпизод на питерской квартире вскоре был окончательно забыт.

Осталось только это абсолютное сказочное счастье.

Всё было настолько идеально и прекрасно, что порой Ева замирала от страха, в панике оглядываясь по сторонам. А вдруг час расплаты близок? Ведь так не бывает…

Она уже знает, наученная горьким опытом жизни: «За каждый светлый день иль сладкое мгновенье…»

Но расплата всё не приходила, зато приходил Эрих. И она наслаждалась его любовью, превращаясь в воплощение счастья и огненной страсти.

И поражалась тому, как он меняется рядом с ней.

Ведь Ева раньше знала только «ледяного» Эриха – серьёзного, невозмутимого, знающего ответы на все вопросы, мудрого шефа, которого невозможно было вывести из себя. Ей нравился тот прежний Эрих.

Но любила она того Эриха, которого не знал никто. Эриха, который принадлежал только ей. И раскрывался лишь для неё.

Того, который мог ворваться в ванную, прямо в одежде нырнуть под струи душа и, прижав к кафельной стене, заявить, что просто не мог больше ждать её ни минуты. Того, который мог выбраться потихоньку из постели в четыре часа утра, чтобы сгонять в Большой мир за букетом роз, дабы она проснулась на постели, усыпанной благоухающими лепестками. Того, который мог полночи лежать и таращиться в потолок, не позволяя себе заснуть, потому что её угораздило прикорнуть у него на плече, и он боялся её разбудить случайно.

Того, который иногда садился напротив и смотрел ей в глаза так, что хотелось плакать от счастья.

Словно она – это всё, что ему нужно, она для него – весь мир, она – его единственная и вечная любовь, она – его душа, она – его ЖИЗНЬ.

***

– Хочу отпуск…

– Что?

Ева ушам своим не поверила, даже села. Эрих повернулся на бок, пояснил усмехнувшись:

– Отпуск… Говорят, бывает такая штука. Но у меня его никогда не было. За тысячу лет ни разу. Кажется, пора бы и устроить себе такое, а?

– Идея классная… Но кто же тебя отпустит на месяц?

– Да, месяц это роскошь. Ну, хотя бы на неделю, – продолжал рассуждать Эрих, мечтательно глядя в потолок. – Может, на Новый год, или в январе… А? Что скажешь? Давай сбежим! На какой-нибудь остров, подальше от людей. Мальдивы? Говорят, там тишина и уединение.

– Ты шутишь?

– Нет. Хочу туда, где нет никого. Только ты, я, и море… А то у нас даже медового месяца не было.

– Так у нас и свадьбы не было. Медовый месяц после свадьбы бывает, – рассмеялась она. – А у нас и так каждый день как медовый месяц.

– Не было. Ты права. Непорядок… – кивнул он задумчиво. – Значит, сначала поженимся…

– Ну и шутки у тебя! – фыркнула она.

– Какие шутки? Разве такими вещами шутят? – он сел, так что лицо оказалось напротив её лица. – Хочешь стать Евой Норр? Фамилия, конечно, так себе… Меня и имя это выводит из себя – Эдуард Германович. Надо же было такое придумать! Это приятель один учудил, который мне делал официальные документы. Юморист. Но, если хочешь, можем имя поменять, переделаем документы на любые другие…

– Неожиданно, – изумлённо покачала она головой. – Не поверишь, но я об этом даже не думала… Знаю, есть такое мнение, что все девушки замуж хотят. Но меня и так между нами всё устраивает. Как говорится, штамп