– «Пусть дарует Богиня чете новобрачных прекрасное утро, после ночи, наполненной ласками, негой и страстью!» – процитировала царевна, увидев Герику. А потом обняла ее: – Ты выглядишь очень счастливой и радуешь мои глаза. А у меня тоже маленькая радость: мои ссадины почти зажили, и я могу ходить без повязок!

Герика улыбнулась и поцеловала ее в лоб.

– Идем со мной, Солан. Обещаю тебе: сегодня ты будешь радоваться много больше.

– Кто?!!

Искандер сомневался в том, что Эолай что-то слышал собственно о Рагнаре, но название «Кромхейм» говорило само за себя: государь Синтара застыл, оглушенный новостью, побледнел и уставился на него невидящими глазами, в которых растерянность и отчаяние очень быстро сменились яростью. К счастью, выплеснуть отцовскую боль на танарийца Эолай не успел: боковые двери открылись, и в зал быстрым шагом вошли обе царевны – Солан и Герика. Следом за ними тихонько проскользнула Лара, старавшаяся – увы, напрасно – остаться незамеченной.

– Солан, – обратилась к подруге Герика, – я уже давно хотела познакомить тебя со своей семьей. – Сидящая в кресле женщина протянула к ней руки, и девушка покрыла их поцелуями. – Это моя мать, мелья Тамирис. А это, – она подняла блестящие от волнения глаза на стоящего рядом мужчину, – мой отец, синтарийский царь Эолай. Мы не виделись несколько лет, государь, и я рада, что вы по-прежнему в добром здравии и хранимы богами.

– Царь Эолай?! – Солан удивленно захлопала ресницами. – Но тогда получается… Ты же… неужели ты… О, боги, Герика, почему ты мне сразу не рассказала?!

– Разве это повлияло бы на нашу с тобой дружбу? – улыбнулась мелья. – Признаться, я собиралась открыться тебе сразу же после завершения обета молчания, но… обстоятельства сложились иначе. Прости меня, Солан. Прошу прощения у всех, кого я вольно или невольно ввела в заблуждение. – Герика взглянула на Искандера, на Калигара. – Поверьте, у меня были причины поступить именно так.

– Неужели? – нахмурился государь Эолай. Но царица Тамирис взяла его за руку и проговорила:

– Мой господин, когда мы отправили нашу дочь служить Великой Богине, она была неразумным ребенком, но с тех пор Герика изменилась. Позвольте ей все объяснить, прежде чем дать волю своему гневу. Выслушайте атемис, которая благословила этот брак. И… поговорите с человеком, которого дочь называет своим мужем.

– Вот этого я точно делать не намерен! – резко проговорил царь, отталкивая руку жены. – Северянин, варвар, дикарь… животное, носящее звериные шкуры и лающее на своем языке, как собака! Я не верю, что ты могла так поступить с нами, Герика! Не верю, что ты решила отдать синтарийский трон какому-то… нечестивцу!

Девушка вздрогнула, как от удара, но ничего не ответила. Она понимала, что сейчас все эти упреки кажутся ее отцу справедливыми и что ему просто нужно высказаться, выплеснуть свою боль и свой страх. Только после этого она сможет с ним говорить.

– Ты разбила мне сердце и лишила страну надежды, – наконец произнес государь и тяжело вздохнул. И тогда Герика осмелилась подойти к нему, взять его руку и припасть к ней губами.

– Прости меня, отец, – прошептала она. А потом выпрямилась и продолжила спокойно и твердо: – Прости, но ты совсем не знаешь Рагнара. Поначалу я тоже видела перед собой лишь неотесанного, грубого и упрямого чужака, предводителя варваров, за которыми по пятам шла дурная слава. А потом я стала смотреть внимательнее и глубже. Правы были древние: чтобы узнать мужчину, нужно увидеть его в бою, на пиру и наедине с женщиной. И, отец, мне открылся совершенно другой человек: сильный, умный, справедливый… – Она чуть опустила ресницы и улыбнулась. – Да, он упрямый, но в этом мы с ним похожи. Да, он еще многого не знает, но готов учиться. Да, он молится своему богу, но никогда не оскорблял чужих. И он спас мне жизнь. Если бы не Рагнар, ты бы приехал на мои похороны.

– Это правда, Эолай, – подтвердил Искандер. – И слова твоей дочери разумны: не суди о том, чего или кого не знаешь.

– Разумны… – хмуро пробормотал царь. – Вижу, какого благоразумия она набралась за время обучения в лучшем из храмов! Предки тысячу раз были правы: образованность женщине ни к чему, важно лишь послушание!

– Позвольте с вами не согласиться, – возразил Калигар. – Благодаря знаниям мельи… царевны Герики были спасены несколько жизней, а также, вполне вероятно, раскрыт крупнейший за последние несколько сотен лет заговор, жертвой которого могли стать и вы.

Государь Эолай повернулся и пристально поглядел на него.

– Кто этот умник, постоянно влезающий в наш разговор? – раздраженно спросил он у Искандера. – Твой советник?

Калигар смутился и склонил голову, собираясь принести синтарийцу свои извинения, но Искандер жестом остановил его.

– Этот умник, – сдержанно проговорил он, – мой старший брат, наместник Бааса и в самом ближайшем будущем – его законный правитель. – Калигар изумленно взглянул на него, и танарийский царь улыбнулся: – Думаю, баасийцы примут мое предложение и с радостью назовут тебя своим государем. Ты, как никто другой, достоин этого, друг мой.

– Но…

– И не смей возражать. Считай, что это мой тебе последний приказ.

Ошеломленный наместник пробормотал «слушаюсь» и как-то весьма озадаченно посмотрел на стоящий в нише отполированный трон. А Эолай покачал головой и усмехнулся:

– Удивляюсь тебе, Искандер. Из-за моей дочери ты лишился одного трона и тут же с легкостью отказался от другого. И кто-то еще распускает о тебе слухи, как о правителе, жаждущем безграничной власти! Смешно. Напротив, ты кажешься мне человеком, которому уже ничего в этой жизни не нужно.

Улыбка танарийского царя стала шире. Неожиданно он со всей ясностью осознал, что сейчас произошло в этом зале. Да, он вроде бы потерял невесту, трон, даже два, а с ними – все земли на левом берегу Трезубца до самой границы с Шантией. Но взамен получил то, что было важнее власти, ценнее любых побед и дороже всего золота мира: свободу и возможность наконец обрести свое счастье.

Ты ошибаешься, Эолай. Как раз теперь я точно знаю, чего хочу.

Какая-то странная, щемящая радость охватила его, заставила кровь быстрее бежать по жилам, разгладила ставшую уже привычной складку между бровями, сделала его тело легким, словно с него свалился тяжелый доспех, не дававший двигаться и дышать. Ему захотелось крепко обнять Эолая, благодарно, по-дружески, расцеловать Герику, опуститься на колени перед Верховной жрицей и попросить у нее благословения… а потом взять за руку синеглазую царевну, увести ее в свои покои и, больше не сдерживаясь, не прячась под маской бесстрастия, отдать ей свою любовь и наконец-то почувствовать, как это – быть любимым…

Желание было настолько острым, что у него перехватило дыхание.

– Прошу меня извинить, – произнес он вслух, – но я ненадолго оставлю вас.

И быстрым шагом вышел из зала на террасу.