Дядюшка Уигли был стареющим «кроликом-джентльменом», постоянно мучившимся ревматизмом. Обитатели леса работали и играли. Но они страдали от лесных «плохих парней» – диковинных зверей, которые стремились откусить ушки Дядюшки Уигли. Но, несмотря на всю их силу и злобу, слабому старому Дядюшке Уигли всегда удавалось сбежать.

Я любила книги о Великом Брайене – истории о приключениях двух братьев, обманывавших других детей и запрыгивавших на поезда – совсем бесшабашные парни. Я с радостью слушала, как мама читала «Домик в прериях», очарованная рассказами Лоры о том, как ее семья сплоченно преодолевала суровые зимы и ураганы. Их изобретательность удивляла меня. Казалось, выживание было игрой, в которую они всегда играли всей семьей.

Но истории о Дядюшке Уигли были моим любимым миром, в который я погружалась, засыпая.

Мы с Дэшем спустились в Пэквуд между реликтовыми деревьями, которые вздымались надо мной и проросли в меня.

Когда мне было 8 лет, мама дала мне «Путешествие в лесу» – правдивую историю человека, который пытается пройти от Джорджии до Мэна по Апаллачской тропе.

Я чувствовала, как сырая земля хлюпает у меня под кроссовками, оставляющими на ней отпечатки.

Сам Пэквуд оказался сырым зеленым городом в сыром зеленом лесу в лесной долине в центральной части штата Вашингтон.

Мы взяли гамбургеры и коктейли в салуне «Голубая ель»; больше посетителей не было, и официант спросил, чем мы занимаемся в «реальном мире», если можем позволить себе шесть месяцев идти по тропе?

«Мы в реальном мире, – ответил Дэш, утверждая, а не отвечая. Он был раздражен: – Это реальная жизнь».

Официант, человек старше нас с совершенно белыми волосами, посмотрел на меня; я покраснела из-за Дэша. «Я еще студентка», – сказала я тихо и подумала, так ли это.

«Я занимался финансами, – сказал Дэш; он говорил очень громко. – Я ушел в отставку».

Таков и был его план. Он часто говорил о вложении денег и о том, что мечтает быстро сорвать свой 5-миллионный куш – но он его еще не получил. Уйти в «отставку» было как-то рановато. Ему было всего 29 лет, и у него не было достаточно денег, на которые он мог бы жить без работы. Он не работал, у него не было работы, на которую он мог вернуться после маршрута.

У него не было плана после окончания тропы. На самом деле он не знал, куда отправиться. Он выглядел потерянным. Его реакция выдавала его неуверенность.

Я чувствовала себя с ним в большей безопасности по разным причинам: он был старше, уверен в том, чего я всегда боялась, но при этом чувствовалась его сдержанность. Он явно нервничал из-за нашего возвращения в прежний мир, но я начинала ощущать радость. Я была готова.

Впервые я не боялась.

На следующий день рано утром я отправилась в городскую библиотеку Пэквуда, чтобы распечатать свои эссе и дать их прочесть Дэшу. Я проверила электронную почту; папа прислал фотографию «из дальнего прошлого» с припиской, что она «отличная» и до сих пор ему очень нравится.

Я просмотрела снимок. Это была фотография моего старого рисунка с Животными Предками, существами, от которых, как я себе представляла, мы произошли; все они улыбались. Они уже выцвели, были почти невидимы, но я помнила цвета фломастеров «Мэджик Мапкер», которыми их рисовала. У одного Человеческого Существа были очки и курчавая борода. Оно изображало моего отца.

Отец писал: «Прошу тебя всегда помнить, что я люблю тебя очень сильно, и все мои упущения в отношении тебя вызваны инертностью моего мышления, а совсем не тем, что ты сделала или сказала… Я надеюсь (и стремлюсь к этому), что когда-нибудь, довольно скоро, мы будем чудесно дружить как отец и дочь».

Меня поразило это послание. Распечатывая эти слова отца, зная, что они мои навсегда, я почувствовала себя сильнее. Меня сильно любили. Я была богата.

Он понимал, что отсутствовал, – теперь будет иначе. Он обещал мне. Я увидела новую надежду – для отца и для себя – стать более равными. Может быть, на этот раз мы сможем стать друзьями.

Сердце разрывалось от мысли, что мы можем подвести людей, которых любим больше всего на свете, даже не представляя этого.

Я подумала: «Я еще молода. Еще не поздно».

Я не разговаривала с братом Джейкобом после Высокой Сьерры. Наша последняя беседа по телефону состоялась давно, когда наши пути с Ледяной Шапкой разминулись, и я оказалась одна. Меня очень утешила его история о первой и потерянной любви; для меня много значило его понимание. Мы легко могли понять друг друга на языке любовных переживаний.

Я скучала по нему. Завершение маршрута по Тропе Тихоокеанского хребта в некотором роде стало возможно благодаря проявленной братом заботе – я помню, как важен был он для меня. Мы вместе разделяли наше детство, спагетти с мясным соусом, клички домашних животных, секретные шутки, приключения в нашем дворе под красным каноэ. Игра, которую мы придумали, называлась Чудовище.

Я помню, когда я ходила в детский сад, а он учился в пятом классе, он хотел, чтобы я изучила испанский язык, чтобы у нас был свой общий язык, который бы не понимали наши родители, – секретный язык. Но где-то в нашем детстве в фундаменте нашей связи образовалась трещина.

Я очень хотела рассказать ему, какими утомительными, но радостными были мои дни на тропе; я нашла в себе красивую силу, легко проходя теперь по 30 миль в день. Днем я много шла, а вечером до глубокой ночи писала, чувствуя себя ребенком, наяву играющим в первопроходцев; я была молода и полна ожиданий. Порвав с матерью, скорбя по потере нашей сладкой любви, я нашла утешение в брате, профессиональном игроке в бейсбол. Хотя у нас разошлись пути, наши дороги шли параллельно, и обе были чудесными; знать, что он тоже усердно трудится, много значило для меня.

Я залезла глубоко в рюкзак, где лежали мои ценности, где я хранила его фотографию. Я пронесла ее через весь путь. Когда я нашла фото, я увидела, что оно стало белым и потерлось по краям, оно испортилось при трении о мои водительские права. Теперь его лицо было трудно рассмотреть.

Я любила его очень сильно, и он тоже сильно любил меня.

В растворившемся облике Джейкоба я увидела, что многое натворила, чтобы испортить отношения с братом, больше, чем я когда-либо признавалась себе.

Я знаю, что это было несправедливо с моей стороны и неразумно, но я сильно сердилась на Джейкоба еще до его реакции на изнасилование. В 13 я обиделась на него, когда он уехал в округ Колумбия учиться в колледже. Я злилась, потому что он хотел быть со мной не так сильно, как я хотела быть с ним. В результате я первая увеличила дистанцию между нами.

Я была сдержанна, я грубила; мы общались все реже и реже. Этот порочный круг начался задолго до той ночи, когда меня изнасиловали.

Я надеялась, что у него все хорошо. Мне было интересно, как ему играется в бейсбол после того, как он уехал из Ньютона, завел ли он там дружбу с кем-нибудь – с тренером или с замечательным игроком в своей команде. Находил ли он свое занятие полезным, обещающим и радостным, и не боялся ли он того времени, когда это закончится. Я надеялась, что он знает, что его сестра думает о нем, надеялась, что он ищет смысл и красоту, о которой мы, очень счастливые, мечтали в безопасной тиши нашей лужайки. Мне очень хотелось это узнать.