— Кто ты, старик, и каково твое имя?

— У меня не было имени, потому что оно ничего не обозначало бы. И вот сегодня-завтра я ушел от всех людей, зверей, птиц и трав, словно меня никогда не было на этом свете — зачем имя было мне нужно? И тебе-то что в имени моем?

— Но ты знаешь имя Господа моего, Иисуса, знаешь учение его в одно слово — любовь. Так кто же ты?

— Я один из тех, чьи имена остались навсегда неизвестными, потому что эти люди были бесполезны для всех остальных людей во все века их существования на земле.

— Почему? — с тревогой в голосе спрашивал Андрей Первозванный, устало обводя взором блекло-серый горизонт Усть-Юрта.

— Мы бесполезны для людей, потому что они спокойно умрут без нашей истины, открытой нам самим Богом. А с нашей истиной они не смогут умереть спокойно, потому что тяжело умирать с мыслью, что тебя словно никогда не было на свете, — сказал старик, не произнеся ни слова, даже не пошевелив своими узкими губами, похожими на розовые шнурки.

— Что значит никогда?

— Это значит нигде.

У прозорливцев всех времен, эпох, цивилизаций, манвантар, кальп и т. д. язык был один, общий, — незвучащий, и разговор меж ними на слух посторонних происходил безмолвный.

— Но Господь мой был. Имя Ему было — Иисус из Назарета.

— Да, святой Иса был, я знаю. Но тебя-то не было.

— Как же так? И я был рядом с Ним, имя мое было Андрей.

— О тебе узнали только потому, что ты обратил на себя внимание Исы. Не было бы Исы, не было бы никакого Андрея. Вот смотри на меня: я никто, потому что мне не явились ни Иса, ни Мухаммед. Я сам по себе, не нужный Богу, — никто, и я принадлежу только смерти. Вот я и пришел сюда, на такыр, сел на землю и жду смерти, чтобы исчезнуть в ней. А ты уходи дальше, ты же изначально знал свой путь.

— Мы, прозорливцы, все знали свой путь. Меня он привел на косой крест в греческом городе Патра. Тебя он привел на эти знойные солончаки. Но и ты, и я — оба мы оказались бесполезными для людей, и поэтому они нас изгоняли, убивали, подвешивали на кресты, растягивая за руки и за ноги, словно бычью шкуру для просушки.

— Прощай, брат.

— Прощай. Я узнал тебя, брат-прозорливец.

Так мы, сполна познав всю тщетность появления на свет человека без принадлежности его к Богу, поспешили расстаться посреди солончаковой долины, в виду белой, слоистой меловой горы с острой, как египетская пирамида, призрачной вершиной. И я ушел в зыбкие христианские православные волны всепрощения, а я, белоголовый старец, провалился в душные недра Средней Азии, в ее алчную языческую плотскую кочевническую бытность до пророка Мухаммеда, — и мы обрели вечный покой нежелания себе силы, славы и царства небесного на земле. Аминь!

Я не захотел никакой власти на земле, где жизнь сразу же переходила в смерть. Наше пограничное состояние между бытием и небытием, между материей и духом, между светом и абсолютной темнотою позволяло нам, прозорливцам, владеть любым способом передвижения в любом пространстве. Я отправился к северо-западу, в Русию, потом оттуда на юг, в Грецию, на свой косой крест. Наша встреча произошла только на страницах этой книги, и слова, обеспечившие эту встречу, благополучно растворились в воде Аквамаринии — и се, мой предок Андрей Первозванный идет пешком через каменистые, с белыми меловыми утесами, пустыни Мангистау в полночную сторону, к гиперборейской Русии.

Андрей Первозванный явился к скифам как раз в преддверии их мистического исчезновения со страниц истории. Но вышла такая диверсия судьбы, что поначалу Андрей увидел на берегу замкнутого Каспия толпы ненароком забредших из будущего утопленников индонезийского цунами Тихона, которых он принял за местных кочующих жителей. То есть Андрею Первозванному на скифских берегах встретился человеческий народ в призрачном духе, который в телесном виде приходил на Землю на 2000 лет позднее Христа.

Андрей постепенно стал прозревать, что окружающий народ, понимавший его язык, но не произнесший ни слова, изошел из того века, где Андрей сам еще не побывал, но где знают о судьбе его Учителя, да и о собственной Андреевой судьбе больше, чем он сам. Первозванный ученик Иисуса уже был известен христианам Индонезии и Таиланда, и поэтому они, освободившись от своей мучительной телесности, сразу узнали любимца и первосвидетеля Христа. Рыбак Андрей, который сейчас находился в состоянии атомарной телесности, был из породы прозорливцев, потому и всегда узнаваем другими прозорливцами — как во время своей жизни, так и после нее.

Но при встрече Андрея Первозванного с беженцами-утопленниками индонезийского цунами Тихона была особенность в том, что внезапно и незаконно, единым жутким способом убиенные жители океанического прибрежья и курортники из Европы и Америки были выбиты из логической ориентации жизни — смерти. Ничего не успев осознать, они оказались унесены мутными потоками цунами из одного бытия в другое безо всякого вселенского смысла и космического адреса.

Эта бессмыслица, вызванная диким, ужасным исполинским идиотизмом цунами Тихона, выбросила бедных людей обратной волною космического прибоя на берега отделившегося от Мирового океана Каспия, в эпоху конно-кочевой цивилизации скифов.

Итак, было сказано, что Андрей Первозванный явился к скифам в преддверии их мистического исчезновения со страниц истории. Но поначалу Андрей увидел перед собой толпы забредших из будущего утопленников, которых он принял за местных кочующих жителей. Остановившись перед ними, Первый Апостол начал свою проповедь на арамейском, убежденно полагаясь в том, что язык его Господа был доступен для каждого человека, где бы он ни притулился, в любой складочке Земли. И действительно увидел Андрей, что имя Христа и Слава его живут и животрепещут в очах молчаливых слушателей, и первый ученик Спасителя сильно возрадовался в душе своей.

Он не знал, простодушный рыбак с Генисаретского моря, что встретил людей в духе, тех, что вкушали хлеб тела Христова и пили вино крови Христовой почти 2000 лет спустя после Его первого прихода на землю. Таким образом, Андрей сеял в метафизическую почву душ утопленников Индонезийского цунами те зерна, которые уже давным-давно проросли, вызрели и теперь сыпались им в подставленные ладони погибшим урожаем индонезийского цунами 2004 года.

Они так и не молвили ни слова, но, окружив его со всех сторон широким кольцом, зыбкий край которого терялся вдали, в нескольких километрах на фоне бирюзового моря, внимали ему. И по сильнейшему нагреву воздуха, в котором сгустилась толпа пришельцев из будущего, проповедник с ликованием в душе решил, что Слово дошло до сердца каждого из окружающего народа…

Но вдруг они все одновременно отвели в сторону свои взоры, отвернулись от него и направились все в разные стороны, не оглядываясь. Андрей тоже приготовился пойти к обратной от моря стороне горизонта, как заметил появившуюся в трех шагах от себя сухонькую фигурку старого человека в войлочном сером колпаке, в халате, с луком в колчане через плечо.