Оказывается, один из клиентов Джаспера, богатый корейский промышленник, будучи в Манхэттене, посетил галерею и обратил внимание на один из ранних рисунков моего мужа: морской пейзаж в штате Мэн с вездесущими облаками, нависшими над водной ширью. Полу самому нравилась эта работа.

– Он спросил, сколько стоит эта картина, и, когда я назвал сумму в двадцать тысяч, он согласился, не торгуясь. Так что мои поздравления – вы получите пятьдесят процентов от сделки.

Словно прочитав мои мысли, Джаспер добавил:

– Или, по крайней мере, эта сумма будет включена в состав наследственного имущества Пола. Однако дело вот в чем. Этот господин – коллекционер. По возвращении в Сеул он похвастался своим приобретением перед коллегами, которые тоже не жалеют денег на искусство. И теперь для рисунков Пола Лейена появился рынок сбыта. В связи с чем у меня такой к вам вопрос…

Теперь я пришла в возбуждение. Сообщила ему про альбом с последними работами Пола, которые он сделал перед самым своим исчезновением, и сказала, что эти тридцать рисунков, на мой взгляд, просто гениальны.

К тому времени, как я закончила свою хвастливую болтовню, Джаспер, я почти слышала, дрожал от радости, предвкушая, как ему в руки плывет нечто значительное и доходное.

– Не могли бы вы прислать мне этот альбом экспресс-почтой? – попросил он.

Я отправила рисунки в тот же день после обеда, и через тридцать шесть часов Джаспер мне перезвонил. Но мы с Мортоном к этому времени уже привели в действие план, который разработали несколько месяцев назад. План, касающийся всех возможных доходов от продажи работ Пола в будущем. Мы учредили на его имя доверительный фонд, который должен будет перейти в мое распоряжение ровно через семь лет со дня исчезновения моего мужа, когда его официально признают умершим. Еще когда Мортон только выдвинул такую идею, мы думали, что за эти годы оставшиеся работы Пола принесут в лучшем случае несколько тысяч долларов. Но теперь…

Джаспер, позвонив мне вечером, больше не скрывал своего волнения.

– Вы прислали нам настоящий сундук с сокровищами. Блестящая, уникальная композиция; абсолютная точность линий; невероятное обилие деталей; потрясающий контраст между конкретными и абстрактными образами… и, осмелюсь сказать, трагический характер его жизни фантастически подогреет интерес прессы и критики к выставке его последних работ, которую мы намерены организовать, что, в свою очередь, повысит спрос… Думаю, нас ждет грандиозный успех, что, разумеется, будет способствовать значительному увеличению стартовых цен за рисунки.

– У вас есть предположения, какова может быть эта стартовая цена?

– На данный момент, по самым скромным прикидкам, с учетом того, что мы привлечем интерес журналистов и коллекционеров, думаю, можно смело просить… сорок тысяч за рисунок.

Я втянула в себя воздух. Пятьдесят рисунков по сорок тысяч за каждый… $2 миллиона. Половина из этих денег пойдет в доверительный фонд, учрежденный на имя Пола Лейена.

– Не слабо, – произнесла я.

– У вас еще остались какие-то работы Пола?

– В его мастерской наверху есть, наверно, шестьдесят – семьдесят рисунков.

– Пожалуйста, не могли бы вы их упаковать и незамедлительно отправить нам? И, если бы вы согласились приехать сюда в начале следующей недели, я бы с радостью взял на себя расходы на перелет и проживание в гостинице, а также предложил бы вам превосходный ужин в ресторане.

Мой айфон был у меня в руках, и я, не мешкая, стала листать свой календарь.

Во вторник во второй половине дня я прилетела в Нью-Йорк на встречу с Джаспером. К этому времени я уже нашла манхэттенского адвоката, который специализировался на договорах купли-продажи произведений искусства. Между тем Мортон, отлично понимавший, что эта неожиданная сделка сулит большие доходы, нашел блестящего юриста по делам доверительных фондов и наследства, и тот принялся разрабатывать юридически безупречную схему, которая позволит мне получить доступ к деньгам с продаж творений Пола. Если, как предполагалось, мой доход составит $2,5 миллиона за вычетом комиссионных Джаспера, я, помимо учреждения доверительного фонда на имя ребенка, который зрел во мне, и, может быть, переезда в другой дом, хотела бы исполнить желание Пола и купить квартиру для его дочери в Касабланке. Только на этот раз без помощи Бен Хассана.

Но это все были пустые разговоры. Тем более что речь шла о серьезных деньгах. Так что пока рисунки Пола не начнут продаваться, я не стану ничего делать и обещать. Правда, когда машина, что прислали за мной в аэропорт Ла-Гуардия, выехала из туннеля Мидтаун в самый центр Манхэттена, меня посетила мысль-откровение: скоро осуществится мечта Пола Лейена, которую он лелеял в себе, – его посмертно признают одним из значительных американских художников, каковым я всегда его считала. Он обладал исключительным дарованием. В том, что касается другой важной составляющей – способности иметь талант, – он являлся живым подтверждением одной величайшей истины: самое главное препятствие в жизни каждого человека – он сам.

Я заселилась в шикарнейший, элегантный бутик-отель, расположенный по диагонали через дорогу от галереи Джаспера. Номер – подлинный образец изысканного минимализма. На столе меня ждала бутылка шампанского, которую я заберу в подарок Рут, поскольку самой мне пока алкоголь противопоказан.

Разглядывая обстановку, панораму города, открывавшуюся из огромных окон, я думала, что Пол должен бы сейчас быть здесь со мной, радуясь тому, что спустя десятки лет, на протяжении которых он молча мирился со своим статусом заурядного творца – художника, никогда не получавшего признания критики, никогда не имевшего коммерческого успеха, – дверь перед ним наконец-то распахнулась. Под рев фанфар он с триумфом вступал в зал славы, о которой всегда мечтал.

Но его не было здесь со мной, он затерялся где-то в бесконечной пустоте Сахары. В манящей беспредельности, куда он сам умчался. Исчез в вечности, из которой нет возврата.

Моргнув, я ощутила в глазах слезы. Прошла в ванную, умылась, снова наложила макияж, схватила кожаную куртку и отправилась в элитарное царство моды и культуры под названием Митпэкинг[137]. Галерея Джаспера находилась буквально в нескольких ярдах от гостиницы – через дорогу, на противоположном углу. Я остановилась на переходе, ожидая, когда зажжется зеленый свет. И увидела его. На другой стороне улицы. В белой рубашке, свободных холщовых брюках. Седые волосы каскадом ниспадают на плечи. Я охнула. Сказала себе: Нет, не может быть, это не он. Снова моргнула. Еще и еще. Потом сосредоточила взгляд на мужчине, стоявшем на тротуаре прямо напротив меня. На мужчине под шестьдесят лет, под два метра ростом, долговязом, с характерным французским карандашом в одной руке и блокнотом – в другой. Не раздумывая, я окликнула его: