Наконец, успокоившись, я прошла в ванную, умылась холодной водой и посмотрела на себя в зеркало. Я понимала, что раны, телесные и душевные, возможно, всегда будут напоминать о себе, но я обязана со временем научиться жить с той болью, что они доставляют.

Часом позже, налив себе бокал вина, я открыла Интернет и нашла сдаваемый в аренду домик в Адирондакских горах на берегу Верхнего Саранакского озера. Снять его можно было уже с завтрашнего дня, и владелец (с ним я пообщалась в чате), живший неподалеку, в Лейк-Плэсиде, пообещал, что к ночи в доме наведут порядок и все подготовят к моему приезду. Он также предупредил, что Интернет там отсутствует, а мобильная связь, мягко выражаясь, ненадежна.

– Меня это не смущает, – сказала я, и мы договорились о цене за месяц аренды.

Завершив переговоры, я собрала одну сумку с одеждой, в другую уложила с десяток книг, которые уже несколько лет все обещала себе прочитать. Перед тем как лечь спать, по электронной почте написала Мортону:

Мортон ответил незамедлительно.

И я спряталась. Домик оказался простой, чистый, идиллический. И обособленный. Стоял в конце частично заасфальтированной дороги, один-одинешенек – соседей в округе не было. Ближайшее селение, куда я дважды в неделю ездила за продуктами, находилось на удалении десяти миль. Я спала. Читала. Стряпала. Слушала по радио классическую музыку и джаз. Целый месяц я не открывала компьютер и не прикасалась к мобильному телефону. В нескольких шагах от домика брала начало тропинка, тянувшаяся вдоль озера. Каждый день я совершала трехчасовую прогулку по берегу. И размышляла. О присущей мне некой ригидности, зачастую заставлявшей меня, еще до Марокко, рассматривать жизнь как громадную балансовую ведомость с графой убытков, в которую я непременно должна внести изменения. О своей маниакальной тяге что-то исправить, привести в порядок. О своем потрясающем, сводящем с ума отце, который на многое в моей жизни отбрасывал тень. И о том, что меня, рациональную, гиперорганизованную женщину, всегда влечет к мужчинам, которых, как мне казалось, я способна уберечь от саморазрушения, от чего мне не удалось спасти отца.

Поиски любви – особенно если ты недополучила ее от одного из родителей – могут привести к самым разным коварным умозаключениям. Неужели я всегда жила с ожиданием – на подсознательном уровне, – что меня предадут? И почему, когда дело доходило до такого важного шага, как вступление в брак, я выбирала мужчин, которые, я инстинктивно чувствовала, не сумеют обеспечить мне стабильное, надежное существование, в чем мне было отказано в детстве?

Жизнь может измениться с полоборота, любил поговаривать мой отец. Он всегда надеялся, что однажды колесо Фортуны повернется в его сторону. Для меня жизнь полностью изменилась в Сахаре. Она прогнала меня по самым страшным своим закоулкам, какие только можно вообразить, почти столкнула за пределы того, что способен вынести человек. Но я выдержала. Никто никогда не узнает, что я совершила убийство, чтобы остаться в живых. Этот секрет останется со мной навсегда. Наряду с недавно сделанным открытием о том, что пережить можно почти все, если ты задался целью выжить. Для того, кто испытал великие муки, единственный путь вперед – это стойкость.

За недели одиночества, проведенные у озера, во мне постепенно исчезало тягостное ощущение присутствия некой темной силы, что не отпускало меня с того самого момента, как я оказалась в безопасности в Касабланке. Теперь уже моя психика не подвергалась его агрессивным атакам, как это было в первые месяцы после моего возвращения. Что, в свою очередь, дало мне возможность проанализировать самый значительный и сложный из вопросов: Чего ты хочешь}

И я начала формулировать ответ.

Наконец, вернувшись в Буффало, в море писем, поступивших на мою электронную почту, я обнаружила одно, которое меня обрадовало. Его прислал Аатиф. Написанное на примитивном французском, оно пришло вместе с фотографией.

На снимке Аатиф был запечатлен рядом с миниатюрной молодой женщиной, которая, если судить по фотографии, по натуре была приветлива и энергична. Оба в традиционных мусульманских свадебных нарядах, они стояли перед скромным, приземистым одноэтажным домиком из бетона, покрашенного в тот восхитительный аквамариновый цвет, что является основой декоративной палитры Марокко. Я отметила, что рядом с домом на веревке уже сохнет выстиранное белье.

Я немедленно написала ответ:

Отправив сообщение, я еще раз посмотрела на фото типичной счастливой четы, и на меня нахлынула тоска одиночества – ощущение, что я одна на всем белом свете, но в соседней комнате со мной живет призрак.

В почте меня также ждало письмо от заместителя консула Конуэй из Касабланки. Верная своему слову, она продолжала информировать меня о результатах непрекращающихся поисков моего мужа. Элисон писала, что недавно марокканская армия проводила учения в пустыне близ того места, где в последний раз видели Пола. Во время маневров военные тщательно прочесали весь район, но тела не нашли.

Она также сообщила с сожалением, что поиски Идира и его семьи ни к чему не привели. Но теперь я знала, как связаться с ними, и незамедлительно отправила ей координаты Аатифа, объяснив, что он знаком с этой семьей и, может быть, согласится посодействовать ей в установлении места их проживания. Затем я послала Аатифу второе сообщение с уведомлением, что к нему, возможно, обратится женщина из американского консульства в Касабланке с просьбой помочь связаться с моими спасителями – она должна передать им деньги, – и, если он поможет ей, я буду ему крайне признательна.

Недели шли. Потом вдруг я получила еще одно письмо от Элисон: она несколько раз пыталась связаться с Аатифом, и ее попытки наконец-то увенчались успехом. Он сказал, что через десять дней поедет в оазис и конечно же готов доставить деньги Идиру и его семье. Она выслала деньги на домашний адрес Аатифа, и «Почта Марокко» подтвердила ей, что адресат получил денежный перевод и расписался в его получении.

Примерно через месяц от Аатифа пришло сообщение – всего одна строчка: