Последовало очень долгое молчание, во время которого Бен Хассан встал и налил нам обоим eau de vie[135].

– Я не совсем согласен с вашей оценкой моей личности, madame, – наконец произнес он. – Не спорю, я хитер. И очень злопамятен. Но я также превосходный друг. Каковым был по отношению к вашему мужу все те годы. А в итоге… – Он показал обе свои изломанные деформированные руки. – Все мы по-своему боремся с несправедливостью и напастями, что валятся на нас, madame. Все мы по-своему справляемся с трудностями, что встают на нашем пути. И каждого из нас, бывает, одолевает ярость… даже если, как в вашем недавнем случае, ярость, что вы обрушили на своего обидчика, была вполне оправданна. Припертые к стенке, некоторые из нас смиряются с неизбежным, а другие – как вы, как я – свирепеют. И наносят ответный удар с такой же жестокостью, с какой напали на нас. Ибо мы знаем, что в наше время главный интерес в жизни тот же, что и в ту эпоху, когда люди жили в пещерах, – остаться в живых. Вы – боец. И за то вам мое почтение. Но не пытайтесь приплести сюда нравственный аспект. Вы такая же, как я. Вы убили, чтобы остаться в живых.

– С одной лишь разницей – вы убили из мести.

– Нет, разница только в том, что у меня, в отличие от вас, не было возможности нанести ответный удар незамедлительно. Обе искалеченные руки поставили меня в крайне невыгодное положение. Но в конце концов я нанес ответный удар, доказав, что подобные звери меня больше никогда не испугают. И всем остальным дав это понять… хотя, разумеется, в этих убийствах я никогда не признавался. Не было необходимости. Все и так знали. Как знали и то, что им никогда не удастся повесить на меня эти преступления – я слишком умен и прозорлив, чтобы попасться. Но главный урок, который все вынесли из моего акта возмездия, заключался в следующем: Теперь вы знаете: я готов убить, чтобы выжить.

Пять минут спустя я уже была в гостиной одна. Живший во мне аналитик жаждал развенчать извращенную логику попыток Бен Хассана провести параллель между нами, но это желание вытесняла одна простая мысль: Завтра к этому времени я буду в Испании. И навсегда избавлюсь от влияния Бен Хассана, если только сама не соглашусь руководствоваться принципами нравственности в его понимании. Воспоминания о содеянном так и так будут мучить меня. Сильно мучить. Так зачем еще забивать голову его ядовитыми рассуждениями сегодня ночью, когда я впервые за многие недели собираюсь лечь спать в нормальную постель, застеленную нормальным бельем?

Поскольку минувший день выдался архитрудным – я встала до восхода солнца, на моих глазах ограбили и избили Аатифа, – сон быстро сморил меня.

Потом, проснувшись, долго соображала, где я нахожусь. Ощущение было такое, что я пробыла без сознания очень длительное время. Я встала и вышла в коридор. Бен Хассана я нашла в его «офисе».

– Кого я вижу?! – воскликнул он, заметив меня. – Долго же вы спали.

– Который час?

– Без нескольких минут полдень.

– О боже…

– Не волнуйтесь. Примите душ. Я велю Омару приготовить для вас завтрак. А сам тем временем кое-куда позвоню, и потом мы перейдем к делу.

– А времени хватит?..

– Чтобы позаботиться обо всем и отправить вас домой? Вполне. А теперь идите. Чем скорее искупаетесь и оденетесь…

Я поспешила в ванную, отметив не без удовольствия, что, как и в прошлый раз, для меня оставили фен и выстиранную одежду. Бен Хассан был опасный тип, но он умел изобразить заботливого хозяина. Спустя двадцать минут я уже была на кухне, пила кофе и ела круассаны. Вдруг звонок в дверь. Омар пошел открывать, а на кухне появился Бен Хассан.

– Нравится завтрак?

Из коридора донеслись голоса.

– У вас гости? – осведомилась я.

– У нас гости. Минувшей ночью, после того как вы легли спать, я много размышлял о нашем разговоре. Также учел степень риска и тот факт, что с некоторыми клиентами опасно иметь дело, потому что у них слишком скандальная слава. Как у вас, например. И в связи с этим мне подумалось, что я не должен подставлять под удар своих друзей и партнеров. Помогая вам сбежать из страны, мы, вне сомнения, навлекли бы на себя гнев людей, которые сейчас находятся здесь в коридоре и хотят побеседовать с вами. Они из Sûreté. По-вашему, из ФБР.

– Ублюдок, – прошипела я.

– Спорить не буду. Скажите спасибо, что я дал вам возможность принять душ, хорошо поесть и выспаться, прежде чем вызвать их.

Потом Бен Хассан крикнул что-то по-арабски. Через пару минут меня окружили трое мужчин в штатском и полицейский в форме. Один из следователей, обращаясь ко мне по-французски, попросил, чтобы я подтвердила свою личность. Я представилась.

– Мы предпочли бы не надевать наручники… – сказал он.

– Я не стану оказывать сопротивление.

– И правильно, madame.

Под конвоем всех четверых – двое шли передо мной, двое сзади – я направилась к выходу. Бен Хассан вызвался проводить нас до двери.

– Будете в Касабланке, милости просим, – напутствовал он меня. – И помните: главное – выжить.

Все так же под конвоем я спустилась по лестнице и вышла на улицу. Меня усадили в автомобиль без опознавательных знаков, и в сопровождении двух полицейских машин с включенными сиренами мы помчались по улицам города. Никто из следователей не сказал мне ни слова. Я закрыла глаза. Почему меня удивляет, что все так кончилось?

Окна машины были затемнены, и я не видела, куда мы направляемся. Спустя четверть часа через лобовое стекло я разглядела квартал современных зданий. Мы нырнули в туннель и через какое-то время остановились в подземном гараже. Сначала машину покинули все мои конвоиры, потом позволили выйти мне. Та же диспозиция: двое передо мной, двое – сзади. Меня подвели к двери, которая отворилась лишь после того, как один из полицейских набрал код. Стены внутри были выкрашены в казенный зеленый цвет. Мы поднялись по какой-то лестнице, прошли по бетонному коридору. Наконец меня завели в комнату, где из обстановки были только металлический стол, четыре стула и зеркало – наверняка двухстороннее, чтобы наблюдать за допросом подозреваемых.

Полицейские оставили меня в этой комнате, а сами повернулись и вышли, не сказав ни слова. Дверь за ними закрылась с угрожающим глухим стуком. Я услышала, как задвинули щеколду. Неужели вы и впрямь думаете, что я попытаюсь сбежать? – хотелось крикнуть мне, но вместо этого я села на стул и опустила лицо в ладони, думая: Что бы ты ни совершила, требуй адвоката и отказывайся отвечать на их вопросы.

Но потом вдруг щеколда снова отодвинулась, и дверь отворилась. В комнату вошла белая женщина лет тридцати восьми в отглаженном льняном костюме и столь же безупречно отутюженной белой блузке. Она протянула мне руку:

– Я так рада, что наконец-то могу познакомиться с вами, Робин.