— Но я же извинился.

— Извинился. Ты очень хорошо умеешь извиняться. Только извиняться и умеешь. Девчонку убрать — я, Шныря — снова я. Ты нежный, ты не умеешь, тебе впадлу задницей пошевелить и позаботится о себе самом, вечно мною прикрываешься.

— Тише! А вдруг проснутся?

— Ты снотворное всыпал, как я сказала?

— Да.

— Тогда не проснутся.

— А ты уверена, что множно было? Вдруг обнаружат в крови…

— Чтобы найти, нужно знать, что искать, дурашка, если делается анализ на алкоголь, то обнаружат алкоголь, а не цианистый калий.

— К-какой калий? — Диким шепотом спросил Марек.

— Это просто шутка, уймись.

Шутка? Странные у нее, однако, шутки. Значит, в бокале было снотворное. Стоп, в каком из бокалов? Марека отбрасываю сразу: выпил бы коньячку — а вчера, кажется, коньяком дело не ограничилось — сейчас лежал бы пластом, а не болтал с маньячкой-Соней. Значит, Тимур. Этото урод-альфонс нарочно затеял посиделки, чтобы вывести Салаватова из игры. Вот тут мне стало по-настоящему страшно, настолько, что вспотели даже пятки. А если они дозу неправильно рассчитали? Если Тиму плохо? Если он умрет из-за какой-то серебряноволосой стервы с большими амбициями?

Кстати, почему я тогда бодрствую?

— Я все сделал, как ты просила, только…

— Что «только»? — Нежным голосом полинявшей кобры поинтересовалась Соня.

— Ну… понимаешь… она почти не пила и… ушла рано…

— Идиот. Господи, какой же ты идиот!

— Прости. Соня, а ты уверена, что меня не заподозрят? А ты уверена, что в убийстве обвинят этого типа? А, если он скажет, что не убивал?

— Кто ж ему поверит?

— А, если он на меня укажет? Если догадается? Я читал, будто…

— Марек, ты мне надоел. Боже мой, если бы ты знал, как надоел мне за эти шесть лет… Ты и твои вечные сомненья…

— Соня, ты что? Сонечка… Сонечка, убери это! Сонечка, не надо!

Хлопок, негромкий, словно петарда взорвалась, и удивительно-знакомый. Подобные хлопки «украшают» и эстетично-заумные детективы и совершенно неэстетичные, зато простые и понятные боевики. Хлопок означает выстрел.

Пиф-паф. Как в кино.

Только здесь не кино, здесь все всерьез.

Но зачем ей убивать Марека? Зачем, зачем, зачем…? Вопрос кровью стучал в висках.

— Вот и все, милый, печальный конец красивого романа.

Эта женщина — безумна. Или, по крайней мере, ее извращенный разум граничит с безумием. Усилием воли я заставила себя сделать шаг, один-единственный крошечный шажок в сторону от стены, еще не совсем соображая, что стану делать: сбегу или же попробую схватиться с ней. Черт, разве у меня есть шанс?

Мой дневничок.

Ездила на Лисий остров. Встретила человека из прошлого. Совпадение или она тоже за кладом охотится? В этой истории слишком много совпадений. Она не имеет права, она ни на что не имеет права, она бросила семью, она опозорила семью, а теперь хочет отобрать мое наследство! Хорошо, что мы столкнулись на причале.

Она меня не узнала, зато я узнала ее: дома сохранились фотографии. Смешно, но они с Никой совершенно не похожи. А. — красавица, а Ника… Господи, в кого она пошла? Одним словом, бродяжка — бродяжка и есть.

Алик звонил. Снова работа. Снова грязь. Уроды, кругом одни уроды… Твою мать, придется ехать. Убью скота.

Вспомнила папину присказку: под травою, под землею, под полярною звездою ангел спит…

У него лицо С., лицо моей потерянной души, без которой мне жизнь не в радость.

Салаватов

Голова гудела, точно внутри черепа целое дикарское племя во главе с шаманом устроило пляски. Били тамтамы, горели костры, плясали негры. Костер, по ощущениям Салаватова, расположился ближе к затылку, а тамтамы обосновались у висков. Сущность и та молчала, придавленная тяжестью похмелья.

— Черт. — Тимур попытался сесть. Тамтамы мгновенно зарокотали оглушительным камнепадом, пришлось придержать голову руками, чтобы не отвалилась ненароком. Во рту было кисло и сухо, а распухший язык лежал мертвым бревном. А вчера казалось, будто все в норме, от хорошего коньяка ничего не будет.

— Ничего хорошего. — Пробормотал Тимур, бешеные пляски в голове при всем желании никак нельзя было отнести к хорошему.

Если не шевелится, то жить можно. В комнате темно и дышать нечем: ставни не пропускают ни свет, ни воздух. На втором этаже ставни закрываются и открываются изнутри. Мысль потрясала своей логичностью и Тимур, желая от нее избавиться, неосмотрительно тряхнул головой. Тамтамы радостно зарокотали.

— Черт. — Повторил Салаватов, пытаясь вспомнить, сколько же выпил вчера. Но память отчего-то работала лишь до определенного момента, за которым расстилалась блаженная темнота. Но в пределах этого момента в бутылке оставалось чуть больше половины. А, может, внутри не коньяк, а денатурат был?

Встать получилось раза с третьего, угнетенное похмельем тело требовало отдыха и воды. Но воды в пределах досягаемости не наблюдалось. Вода внизу, на кухне, в холодильнике, ледяная, вкусная вода. Представив заиндевевшую бутылку, Салаватов аж застонал. Придется идти. Тимур утешал себя мыслью, что верблюдам в Сахаре хуже приходится.

С первого же глотка жизнь заиграла красками. Даже неизвестное племя в голове прервало свою дикую пляску, притомилось, видимо. Только тамтамы продолжали стучать, но не зло, как раньше, а убаюкивающе. Тамтамы предлагали вернуться в кровать и поспать еще немного. Тимур так бы и сделал, но на глаза попался пистолет. Салаватов моргнул, прогоняя диковинное видение, и поклялся больше никогда в жизни не пить коньяк, но пистолет не исчез. Он, нагло выставив курносое дуло, лежал между хрустальными бокалами на тонкой ножке и бутылкой вина. Вино? Теперь понятно, отчего голова деревянная, кто ж коньяк вином запивает? Только сумасшедшие идиоты. Узнать бы, чья это была идея… и ведь не поленились же достать бокалы. Тимур щелкнул пальцем по хрустальному боку, и бокал отозвался возмущенным звоном, остатки вина на дне придавали звону глубину и выразительность.

Похмелится, что ли? Но вместо бутылки руки сами потянулись к пистолету: следовало убедится, что оружие существует на самом деле. Убедился. Галлюцинации не бывают тяжелыми, холодными на ощупь и не пахнут порохом. Тимур потер лоб в надежде реанимировать хоть часть памяти. Неужели вчера дело дошло до пьяной пальбы? Если они умудрились что-нибудь испортить в доме, Ника убьет. Найдет и убьет.

Кстати, почему в доме так тихо? Ну, с Мареком понятно: вино поверх коньяка выводит из строя подобно кирпичу, упавшему на голову. Тамтамы согласно заухали. А Ника где? Насколько помнится, она вчера почти не пила — несколько рюмок сладкой гадости, по внешнему виду похожей на сгущенное молоко, не в счет — и ушла спать рано, они с Мареком только-только общую тему нашли. Вспомнить бы какую…