— Ну, Клещ останется сторожить лодку, чтоб её не унеслоотливом… А я чего? Тащу вас с Эпином на верёвке. Когда подойду к кораблю, надокричать: «Привет от капитана Пратта!»

— Не «привет», а «салют», дурья башка! И не «Пратта», а«Пупурата» — именно так она его называла. Если ты ошибёшься, они проткнут насдротиками. Эти твари умеют швырять свои копья на полсотни шагов!

— Салют от капитана Пупурата, — повторил Проныра.

— Лучше просто: «Салюта капитана Пупурата». Повтори!

Мы проплыли меж двух острых скал и оказались в лагуне. Онабыла шире, чем я предполагал. В дальнем её конце, у самого берега скривиласьшхуна с обвисшими парусами. На вид она была совсем целая. Думаю, что двадесятка матросов могли бы запросто стянуть её с мели при достаточно сильномприливе.

Штурман направил ялик не прямо к кораблю, а в сторону.

— Пусть они нас как следует разглядят, — сказал он, понижаяголос, будто дикари могли его подслушать. — Помаши им шляпой, парень. Ипоскорей надень обратно…

Было очень тихо, лишь из-за скал доносился рокот прибоя.Вблизи стало видно, что до плато, занимающего всю центральную часть острова,простираются сплошные заросли. Кое-где воздух струился и словно бы переливался— вероятно, от болотных испарений.

— Значит, я не отхожу от лодки, так? — сказал королевскийписец, нервно оглядывая кусты. На его жёлтом лбу выступили капли пота, хотясолнце ещё не начало припекать.

— Да. Просто стойте, и всё. Можете сесть на песок. И нетряситесь. Вам ничего не угрожает.

Эти слова мэтра Салье не успокоили.

— Если вас перебьют, одному мне с яликом не справиться. Всёпреимущество — успею помолиться перед смертью.

Гарри заметил:

— Никто вас насильно сюда не тащил. Четверть сундука,набитого отборными алмазами, изумрудами и рубинами, стоят того, чтобы рискнутьжизнью.

Летиция спросила, показывая на края горного массива:

— Что это там за чёрные полосы?

Обрыв действительно был словно расчерчен вертикальнымилиниями.

— Трещины. Там целый лабиринт. Один я знаю дорогу к руднику.

— Какому руднику? — спросил писец, навострив уши. — Вы мнепро него не говорили.

— Мне тоже, — хором произнесли мичман и Летиция.

— Не говорил, так расскажу. У нас на «Бешеном» был один испанец.Он и рассказал Пратту, что на Сент-Морице есть отличное место, бывшая копь.Старый Руис в юности служил там охранником, когда рудник ещё не прикрыли.

— А что в нём добывали? — спросил Клещ.

— Серебро. Руду грузили на корабль раз в месяц, во времябольшого прилива. А потом жила иссякла. Поэтому остров уже лет сорок какпокинули.

Шлюпка скрипнула килем по песку. Люди спрыгнули в мелкуюводу, я полетел вперёд, на разведку. Если Чёрная Королева устроила засаду, язамечу и предупрежу своих, подумал я.

Но Летиция закричала:

— Клара, Клара, назад!

Я вернулся, а она схватила меня и обвязала шнурок вокругмоей ноги!

Оказывается, это Логан её подучил.

— Так-то лучше, — сказал штурман. — Вы не знаете, что такоедикари. Они верят во всякую чушь. Для них звери и птицы — такие же существа,как люди. Если они заметят, что от нас к ним летит попугай, примут его залазутчика и могут напасть.

«Значит, дикари умнее вас, так называемых представителейцивилизации!» — крикнул я, но поделать ничего не мог. Оставалось доверитьсясудьбе.

Итак, я сидел, привязанный шнурком, а Летицию и Гарри, всвою очередь, посадил на верёвку Проныра, направившийся в сторону шхуны. В рукеон тащил плетёный кувшин с ромом, куда Летиция при мне всыпала какого-то белогопорошка.

Логан шипел:

— Виляйте задницей, Эпин. И семените, семените! Что вытопаете, как журавль? Пару раз споткнитесь — женщины неловки. Пугливоозирайтесь, вот так.

Он показал, как надо озираться, да взвизгнул, да прикрыл ротладонью. Моя девочка смотрела на эти кривляния недобрым взглядом.

На сердце у меня скребли кошки. Всех нас очень скоро моглиприкончить. Гарри был прав, когда сказал, что для птицы чернокожие исключенияне сделают. Большинство народов, живущих в тесном родстве с природой, относятсяк животным без высокомерия — почитают или ненавидят нас так же, как себеподобных.

Если наша миссия и увенчается успехом, это будет означать,что моя питомица, самое дорогое мне существо, при помощи яда хладнокровноумертвила дюжину человек. Смогу ли я относиться к ней после такого злодеяния по-прежнему?

Мы были уже недалеко от корабля, но с него не доносилось низвука. Ветерок шевелил гирлянды ярких цветов, развешанные по вантам. Наверхушках бортов белели какие-то шары, посверкивая весёлыми искорками.

— Так было и в тот раз, — вполголоса сообщил Гарри,облизывая сухие губы. — Мы приплыли на лодке. Увидели шхуну. Поднялись на борт— пусто. А потом они напали в каньоне, когда наши возвращались к лагуне…

Мичман вошёл в воду по пояс, в нерешительности остановилсяперед свисающей с борта лестницей.

— Давай, кричи! — шепнул ирландец.

Проныра дрожащим голосом воззвал:

— Привет капитан Пуру… То есть, салюта-пурутата!

Ни звука в ответ.

Он крикнул ещё несколько раз — опять ничего.

— Может, они в джунглях? Или передохли от болотнойлихорадки? — спросил мичман.

— Дикари не болеют лихорадкой, — мрачно ответил Гарри. — Ой,не нравится мне это… — Он засунул руку под корсет и щёлкнул там чем-тожелезным. — Ладно, полезли.

— После вас, — быстро сказал Проныра, отодвинувшись оттрапа.

Я захлопал крыльями: «Пустите вперёд меня! Отвяжите!» Нодураки не поняли.

— Ладно. Была не была…

Издавая писклявые повизгивания, должно быть, казавшиеся емуочень женственными, штурман начал подниматься.

На кромке борта он всплеснул руками, ойкнул, будто едваудержал равновесие.

— Никого не ви-идно, — пропел он фальцетом. — Лезьте сюда-а!

Летиция вскарабкалась второй. Последним — бледный мичман.