— Мастер мало кому разрешает заходить в библиотеку, — сообщила женщина, с сомнением глядя на меня. — Вы уж, сделайте милость, не переставляйте книги. Мастер любит, чтобы в библиотеке был порядок.

— Обещаю не нарушать его.

Меджи отперла внушительную дубовую дверь и пропустила меня в комнату, пропахшую пылью и мышиным пометом. Это было просторное помещение, как видно, в прошлом служившее спальней. Открытый дверной проем позволял разглядеть соседнюю комнату. Стены от пола до потолка покрывали полки, сплошь заставленные книгами, свернутыми пергаментами и старинными рукописями. Я в изумлении огляделся по сторонам.

— Я понятия не имел, что речь идет о таком громадном собрании. Наверняка здесь насчитывается несколько сотен книг.

— Да уж не меньше. Мастер собирал книги чуть не пятьдесят лет.

Меджи тоже окинула взглядом пыльные полки и покачала головой, словно давая понять, что подобное увлечение представляется ей не слишком разумным.

— Наверняка у него есть каталог?

— Нет, сэр, он держит все в голове.

Тут я заметил на стене маленькую картинку, изображавшую компас. Определив с ее помощью, где южная стена, я подошел к ней. Как и сказал Ренн, на третьей полке лежали свернутые в рулоны карты.

— Я вас оставлю, сэр, — буркнула Меджи. — Мне надо приготовить порошок, который лекарь прописал мастеру для облегчения боли.

— Он очень страдает?

— Боль мучает его почти все время.

— Он переносит ее стоически.

— Ну, это он умеет.

Меджи поклонилась и вышла из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я оглядел полки более тщательно. Изумление мое возросло, когда я начал перебирать карты. Произведения монахов, которые удалось спасти Ренну, были воистину восхитительны. Я бережно разворачивал карты Йоркширского побережья и сельской местности, украшенные изображениями святых гробниц и мест, где происходили чудеса. Встречались здесь и карты других графств, и среди них — большая карта Кента, судя по всему, сделанная около двух столетий назад. Возможно, она не отличалась большой точностью, однако названия всех, даже самых маленьких, деревушек и селений были выписаны с чрезвычайным тщанием.

У окна, из которого открывался вид на собор, стоял письменный стол. Я разложил на нем карту и принялся ее изучать. Прежде всего я нашел Эшфорд и к юго-западу от него обнаружил деревню под названием Брейбурн. На западе находилось село Ликон, откуда вел свое происхождение мой знакомый сержант. Я задумчиво потер подбородок. Итак, в прошлом столетии человек по имени Блейбурн или Брейбурн приехал в Йорк из Кента и сделал здесь письменное признание, которое до сих пор вызывает тревогу у сильных мира сего. Но что это мне дает? Я надеялся, что сумею нащупать некую путеводную нить, которая поведет меня к дальнейшим открытиям. Но отыскал лишь название глухой деревеньки, расположенной в стороне от больших дорог.

Я вернул карту на полку и принялся бродить вдоль стен, поражаясь разнообразию книг и рукописей, многие из которых относились к весьма древним временам. Здесь были книги на латыни, на английском и старофранцузском языках, биографические сочинения, труды по истории, медицине, архитектуре и садоводству. Отсутствие книг по законоведению немало меня удивило, но, пройдя в другую комнату, я увидел, что ими заставлены все полки. Наряду с классическими трудами, такими как сочинения Брэктона, я обнаружил и старинные ежегодники, а также собрания уложений и парламентских актов. Не без волнения я отметил, что многие из них отсутствуют даже в библиотеке Линкольнс-Инна, которая, увы, была далеко не столь богата, как мне того хотелось бы.

Взяв один из ежегодников, я вернулся к письменному столу. Погрузившись в описания давних процессов, я позабыл о времени. С детства чтение было для меня самым верным средством отвлечься от тревог и неприятностей. И теперь, вникая в юридические подробности, я ощутил, как на душу мою снизошли покой и умиротворение. Когда я наконец вернулся к действительности, пролетело уже несколько часов. С мыслью о том, что за копии этих ежегодников Линкольнс-Инн выложила бы неплохие деньги, я спустился в кухню. Меджи сидела у окна и что-то шила. Я кашлянул, дабы привлечь ее внимание.

— Боюсь, я злоупотребил гостеприимством вашего хозяина, Меджи. Увы, дорвавшись до чтения, я забываю обо всем.

Она улыбнулась — впервые за все время нашего знакомства. Как ни странно, улыбка у нее оказалась приятная.

— Хорошо, что книги мастера хоть кому-то пригодились. А то сейчас многие люди считают их хламом. Говорят, прошлое надо забыть, а книги, которые о нем рассказывают, — попросту сжечь.

— Библиотека вашего хозяина достойна восхищения.

— Мастер сейчас спит.

Старая служанка выглянула в окно, где по-прежнему моросил мелкий дождь.

— Надо же, дождь так и не унялся. Хотите чем-нибудь перекусить?

— Благодарю вас, — ответил я, лишь сейчас осознав, что изрядно проголодался.

— Если хотите, я принесу вам поесть прямо в библиотеку. И свечу тоже принесу, а то становится темно.

«Почему бы не воспользоваться столь любезным предложением?» — сказал я себе.

— Если вы не возражаете, я почитаю еще, — ответил я вслух. — Очень вам признателен, Меджи.

Я вновь поднялся в библиотеку. Через несколько минут Меджи принесла мне кружку пива, ломоть хлеба, миску своей безвкусной, но сытной похлебки и большую восковую свечу.

Утолив голод, я вновь принялся осматривать комнату. Она была выдержана в спартанском стиле — вся мебель состояла из письменного стола, голые половицы даже не были прикрыты циновками. Наверняка Джайлс провел здесь множество счастливых одиноких часов.

«Что станется с этим бесценным собранием после его смерти?» — с грустью подумал я.

Тут в голову мне пришла внезапная мысль, и я бросился к полке, где хранились собрания парламентских актов. На удачу я почти не рассчитывал; и все же в библиотеке, где хранились столь редкие ежегодники, мог оказаться и нужный мне документ. Я шарил глазами по полкам, пока не отыскал увесистый том, относившийся к последней трети прошлого столетия. На коричневом кожаном переплете красовался герб кафедрального собора. Схватив том в охапку, я едва не бегом бросился к столу. Небо за окном уже начало темнеть, и я был благодарен Меджи, которая снабдила меня свечой.

Бережно переворачивая пергаментные страницы, я дошел до актов 1484 года. Вот и знакомое заглавие «Titulus Regulus». «Королевский титул».

«Настоящим актом закрепляется право на престол за ныне царствующим монархом и его потомками», — прочел я слова, которые успел пробежать глазами, просматривая документы, хранившиеся в шкатулке Олдройда.

Сердце мое бешено заколотилось. Я тщательно осмотрел парламентскую печать, скрепляющую акт, сравнил его с другими документами, помещенными в книгу. Вне всякого сомнения, то была точная копия, сделанная не менее полувека назад. Утверждая, что этот акт является подделкой, Малеверер пытался ввести меня в заблуждение. Однако же я никогда не слыхал о подобном документе; причины, по которым акт этот был извлечен из парламентских архивов, оставались для меня тайной.