Я слушал все эти рассказы, затаив дыхание, а затем с улыбкой наблюдал, как товарищи примеряют блестящие одежды, которые, кстати, пришлись им всем, словно были сшиты по мерке. Облачась в них, они столь восхищенно расхваливали их легкость, мягкость и удобство, что и я в конце концов не удержался от соблазна примерки. Надев странное одеяние, я даже растерялся, не зная, как определить свои ощущения. Ведь я совершенно не чувствовал его на себе, и мне казалось, что мое голое тело окутывает легкий и теплый дым костра. А о каком-то неудобстве или стеснении движений не было даже мысли. К тому же, и этого я даже слегка испугался, я не чувствовал никаких прикосновений снаружи, ощутимы были лишь весьма сильные толчки. И вообще вся чувствительность моего тела странным образом изменилась. Надевая на голову смешной шлем, я ожидал, что совсем перестану слышать и не смогу почти ничего видеть. Но ничего подобного не произошло: я прекрасно слышал все окружающие звуки, правда, все же как-то необъяснимо иначе, а маленькие отверстия для глаз, на удивление, нисколько не уменьшали обзора. Словом, чувствовал я себя в этом одеянии очень хорошо, не имея ни малейшего желания снимать его. Но, помня, с какими событиями оно было связано, я приказал себе его снять, призвав сделать это и своих друзей. Ибо ритуал, частью которого оно являлось, объяснил я им, для нас непристоен, и облачиться в него нам позволительно лишь в случае крайней необходимости. Говоря последние слова, я имел в виду необходимость защиты от тех ужасных волн, которые рождали удары молота, ведь для чего же еще в них были облачены те двое. И удивительная способность этого странного одеяния гасить удары, которую я почувствовал сам, полностью подтверждала мою догадку.

Меня глубоко заинтересовали рассказы обо всех этих чудесах, которые я, разумеется, алчно желал увидеть своими глазами. И я решил непременно увидеть их после прочтения настенных повествований, которые манили меня гораздо больше, ибо обещали пролить свет именно на те тайны, за которыми я пришел.

И я вернулся к письменам. Судя по резкому изменению почерка и манеры изложения, писал их уже другой человек. Как я понял, он принадлежал к клану жрецов и занимал в нем одно из верховных мест, а также входил в ближайшее окружение фараона. Его повествование охватывало огромный период истории государства, вернее, самой его верхушки – царского двора и дома жрецов. В те времена главным государственным делом, всецело занимавшим умы повелителей и их приближенных, была война. Все остальные заботы об управлении государством были взвалены на мелких правителей, спрос с которых за все дела был самым жестоким, вынуждая их проявлять предельное усердие, чтобы не лишиться головы.

Служение богам стало самым поверхностным, лишь для создания видимости прилежного поклонения им. Настоящее же богослужение переместилось под землю, где в глубинах грандиозного священного сооружения обитало огненное божество Ньярлаат-Тот. Традиционные боги никогда не являлись людям и были представлены им лишь безжизненными изваяниями. Их воля доносилась людям только жрецами, а посылаемые ими благодати и бедствия вовсе не зависели от степени усердия людей в служении им. Ньярлаат-Тот же был здесь, рядом, и, вне всякого сомнения, был живым: об этом говорили все его проявления, прекрасно видимые всем присутствующим при совершении ритуалов. Больше того, он явно обладал высоким разумом, без всяких жрецов сообщая людям свою волю, сам заставляя их безропотно исполнять ее, внушая им благоговение и страх. Он говорил с каждым из них отдельно, являясь им во сне. Наяву же он являлся только во время ритуалов жертвоприношения, поднимаясь из бездны подземелья и представая в виде ожившего неистового пламени, которое было лишь малой частью его грозных проявлений. Являясь избранным в жутких сновидениях, он неизменно повторял, что служит лишь посланцем еще более великого божества, пришедшего из далеких звездных миров, чтобы овладеть мудростью, затаившейся среди здешних краев еще с тех времен, когда впервые зажглось Солнце. Это божество проделало долгий путь, многократно умирая и возрождаясь, ибо преодолеть его можно лишь за несочтимое число жизней. Теперь же, приняв здесь очередную смерть, оно ожидает нового возрождения, чтобы продолжить свой бесконечный путь. Но прежде оно должно собрать всю мудрость, хранящуюся в нашем мире, ибо он непревзойден среди других по ее содержанию. Мудрость эта заключена во всем сущем, но особенно обильна она в людях – высших среди существ. Получить ее возможно лишь принесением их в жертву с помощью особых ритуалов, освобождающих мудрость из плоти. Совершение этих ритуалов Ньярлаат-Тот возлагал на жрецов, на него же самого была возложена миссия принятия освобожденной мудрости. Чтобы овладеть мудростью нашего мира в полной мере, ему необходимо было принять в жертву множество людей – большинство из живущих, поэтому священные таинства совершались с незапамятных времен во всех землях и должны были продлиться еще на многие грядущие времена. Но великий властелин, грандиозное изваяние которого было воздвигнуто его покорными служителями в священном обиталище Ньярлаат-Тота, был великодушен и щедр к тем, кто помогал ему в его благородном стремлении. Самых усердных из них, тех, кто доставлял и приносил жертвы, а также тех, кто, не щадя своих сил и жизни, добывал их, он наделял частицей добытой мудрости. Эта мудрость, накопленная в нужном количестве, позволяла ее обладателю сделать себя таким, каким он желал, и достичь всего, к чему он стремился. Она давала избранным возможности для достижения практически любых стремлений, но почему-то круг стремлений у всех у них ограничивался лишь двумя – величием и бессмертием. Фараоны желали вечного правления и власти над людьми, а жрецы – вечной власти над разумом людей, в том числе и фараонов. И те и другие жаждали вечного приумножения своих богатств и вечной земной благодати.

И они получали желаемое. Дарованная им мудрость, укоренившись в глубинах их плоти, указывала им пути приобретения способностей к достижению своих целей. Искусство править и подчинять себе волю целых народов, искусство вести войну и договариваться с врагами и соседями, искусство проникать в чужой разум и порабощать его без всякого насилия, искусство изобретать пути достижения своих целей – словом, искусство ума и хитрости – за малое время превзошло все, накопленное за многие десятки ушедших поколений.

Мудрость, даруемая людям, могла дать им поистине необъятные способности. Это было видно по тому, какие таланты открывались у допущенных к ней низших: придворных мудрецов, лекарей, зодчих, механиков и других мастеров, создающих благодать для правителей. Они являли такие чудеса своего искусства, которые спустя многие века изумляли искушенных, не веривших в столь раннее их происхождение. Но благодарность хозяев не была завидной: преданные, осененные талантами, слуги, как правило, не жили долго. Ревностно храня свое достояние и смертельно боясь, как бы оно не стало достоянием других, хозяева, пользуясь порой удивительными творениями своих рабов, беспощадно уничтожали их создателей, предавая забвению их имена.

Жизнь же самих правителей, жрецов, а также некоторых их приближенных и родственников, наоборот, краткой назвать было нельзя. Их годы текли бесконечно, складываясь в века, почти не меняя их облика. Это, разумеется, не могло укрыться от глаз других людей и уж во всяком случае от богов. И если подданным бессмертие правителей еще можно было объяснить даром богов, то боги, конечно, на такой обман попасться не могли. И перед правителями в конце концов встала угроза быть уличенными в измене своим богам, что могло быть чревато самыми ужасными последствиями. Если раньше фараоны искали средства достижения бессмертия, то теперь вынуждены были думать о том, как его скрыть. И они, призывая на помощь лучших мудрецов, лекарей, звездочетов, верных людей из свиты, не скупясь на награду, стали изобретать самые изощренные способы сделать это. Они придумывали всевозможные легенды, порой самые невероятные, своей смерти и восхождения на трон своих наследников, после чего воплощали их в действительность, вовлекая в них множество участников, каждый из которых исполнял свою роль. На роль наследников, участью которых во всех случаях было в итоге занять место правителя в могиле, обычно выбирали далеких от правившего клана людей за многие годы до «восхождения на трон». Их долго и тщательно готовили к исполнению этой роли, как и саму предысторию «смерти» бессмертного. По сути, теперь вся «жизнь» властителя представляла собой подготовку к его «смерти». В конце концов он занимал место своего «наследника», принимая его имя и историю жизни, и продолжал властвовать как прежде.