Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Л. Пушкин, дядя поэта, тоже задетый нападками на него журналистов, написал ему послание, в котором старался его утешить и «раздосадовать глупцов и завистников».
Племянник и поэт
Позволь, чтоб дядя твой
На старости в стихах поговорил с тобой..
Послание твое к вельможе есть пример,
Что не забыт тобой затейливый Вольтер.
Ты остроумие и вкус его имеешь
И нравиться во всем читателю умеешь.
Пусть бесится, ворчит Московский Лабомель:
Не оставляй свою прелестную свирель!
Пустые критики достоинств не умалят;
Жуковский, Дмитриев тебя и чтут, и хвалят,
Крылов и Вяземский в числе твоих друзей:
Пиши и утешай их музою своей,
Наказывай глупцов, не говоря ни слова,
Печатай им на зло скорее «Годунова».
Творения твои для них тяжелый бич,
Нибуром никогда не будет наш Москвич,
И автор повести топорные работы
Не может, кажется, проситься в Вальтер-
Скотты.
Довольно и того, что журналист сухой
В журнале чтит себя романтиков главой.
Но полно! Что тебе парнасские пигмеи,
Нелепая их брань, придирки и затеи!
Счастливцу некогда смеяться даже им:
Благодаря судьбу, ты любишь и любим —[563]
Заключим нашу историческую справку пламенными словами Белинского о «прекрасном», по его мнению, стихотворении «К Вельможе»: «Это», говорит он: «полная, дивными красками написанная картина русского XVIII века. Некоторые крикливые глупцы, не поняв этого стихотворения, осмеливались, в своих полемических выходках, бросать тень на характер великого поэта, думая видеть лесть там, где должно видеть только в высшей степени художественное постижение и изображение целой эпохи в лице одного из замечательнейших ее представителей. Стихи этой пиесы — само совершенство, и вообще вся пиеса — одно из лучших созданий Пушкина: поэт, с дивною верностью изобразив то время, еще более отмечает его через контраст с нашим» (Соч. Белинского, изд. 1860 г., т. VIII, стр. 410).
Переходя к детальному разбору новой рукописи, отметим, прежде всего, ее особенность: она имеет на заглавии своем[564] эпиграф из Горация: «Саrре diem», опущенный при печатании в «Литературной Газете» и не имеющийся ни в одном из позднейших изданий. Затем, по сравнению с впервые появившимся в печати текстом «Литературной Газеты», рукопись представляет лишь следующие варианты:
Ст: 7-й: Роскошной, вместо Ученой.
Ст. 23-й: Волшебница младая, вместо Армада молодая.
Ст. 47-й: Об неге, вместо О неге.
Ст. 49-й: Как первый, вместо Как пылкий (в изд. 1838 г. — Где пылкий).
Ст. 67-й: И ярым, вместо И мрачным.
Ст. 89-й: И пышные, вместо И стройные.
Ст. 103-й: То стоик, вместо То воин.
Очевидно, Пушкин остался доволен тою редакциею, которая вылилась ив-под его пера, и не подвергал стихи почти никаким переделкам. В том же виде, как в «Литературной Газете», Послание было напечатано в «Славянине» (1830 г., ч. XIV, стр. 780), альманахе «Сиротка на 1831 г.», в издании стихотворений Пушкина 1832 г. (ч. III, стр. 49–55), в посмертном издании 1838 г. (т. III, стр. 172–176), в издании Анненкова (т. II, стр. 504) и в прочих изданиях; кроме того, по изданию Анненкова оно перепечатано в книге князя Н. Юсупова: «О роде князей Юсуповых», ч. II, С.-Пб. 1867, стр. 418–421; здесь же, в ч. I (С.-Пб. 1866, стр. VII–VIII и 145–167), можно найти любопытные сведения о самом князе Н. Б. Юсупове.
Ст. 36-й: Как любопытный скиф афинскому софисту, по указанию Б. В. Никольского («Ист. Вестник» 1899 г., том 77, стр. 208), заимствован из стихотворения Вольтера «Le Russel Paris»: Comme un Scythe curieux voyageanten Athenes.
Ст. 75-й: Князь Юсупов был лично знаком с «колким Бомарше», который при прощании с ним 7 мая 1776 г. в Лондоне вписал в его альбом стихи «Cher Prince qui voulez tout voir»; они приведены в упомянутой книге «О роде князей Юсуповых», ч. I, стр. 145–146, и ч. II, стр. 415–416, и изданы в факсимиле и в русском переводе в «Худож. Сокров. России» за 1906 г., в № 8–12.
Алябьева, упоминаемая в стихе 95-м, — Александра Васильевна, славившаяся тогда в Москве своею блестящей красотой — «классической», по выражению князя П. А. Вяземского; она была непременной участницей и украшением всех великосветских собраний Московского общества; несколько лет спустя, Алябьева вышла замуж за Киреева и умерла, в преклонных годах, в 1894 г. Ее превосходный портрет, масляными красками (1844 г.), принадлежащий ныне ее сыну, известному славянофилу и писателю, генералу А. А. Кирееву, был на Пушкинской юбилейной выставке в Академии Наук в 1899 г. (см. Каталог выставки, № 403). Алябьевой посвятили стихи Лермонтов (1830) и Языков (1844 и 1845). Гончарова, упоминаемая в том же стихе — будущая жена поэта, Наталья Николаевна, в которую он был тогда влюблен и которой в эти самые дни делал предложение[565].
Пушкин и Стерн.
Стерн говорит, что живейшее из наших наслаждений кончится содроганием почти болезненным. Несносный наблюдатель! [Зачем было это говорить?] знал бы про себя; многие [б] того не заметили б.
Эти строки[566] Пушкина еще не появлялись в печати; они извлечены нами из беловой рукописи поэта, содержащей в себе все его «Отрывки из писем, мысли и замечания»; в этой рукописи они занимают четвертое место среди отрывков, т. е. между заметкою: «Однообразность в писателе доказывает односторонность ума»… и «Жалуются на равнодушие Русских женщин к нашей поэзии»… Получив рукопись от Пушкина для напечатания в «Северных Цветах на 1828 год», Дельвиг выпустил из нее несколько афоризмов и заметок; среди выброшенных была и приведенная выше заметка, содержащая одно суждение Стерна, высказанное в его известном незаконченном произведении «Sentimental journey through France and Italy». Пушкин читал его, вероятно, во французском переводе («Voyage Sentimental, suivi des Lettres d'Yorick к Elisa», Paris, an VII), по книге, принадлежавшей его сестре Ольге Сергеевне Пушкиной-Павлищевой и сохранившейся до настоящего времени в составе его библиотеки, ныне в Пушкинском Доме. Здесь суждение Стерна, приводимое Пушкиным, находится на стр. 180–182-й тома II-го; в английском тексте этого издания (в котором, en regard, дан и французский перевод) оно читается следующим образом: «But there is nothing
