– Аббатиса Моника призналась во всем, – бросил на стол следующую карту Манрик.

– Да, – эхом повторил король, – аббатиса во всем призналась…

– Аббатиса призналась во всем? – переспросила королева, и Луизе показалось, что она засмеялась. – Вы говорите, во всем?

– Во всем, – с расстановкой произнес Манрик. – Мать Моника проявила благоразумие.

– Умолчав о встрече с Эстебаном Колиньяром и попытке этого развращенного юнца изнасиловать свою королеву? О да, она проявила благоразумие, ведь ее допрашивал отец Эстебана!

– Клевета! – выкрикнул кансилльер. – Эстебан Сабве мертв!

– Так же, как и остальные, – отрезала Катарина. – Но юный Ричард жив, так что один свидетель у меня есть. К несчастью, он далеко отсюда. Как и Рокэ Алва, наказавший Эстебана. Пусть кансилльер Манрик повторит свои обвинения в присутствии Первого маршала Талига! Я не оскверняла прелюбодеянием святую обитель, я… Я, как могла, пыталась уговорить Лучших Людей Талига сложить оружие… И только Эстебана Колиньяра я приняла, потому что хотела его образумить… У меня сохранились его письма, которые мне подбрасывали подкупленные слуги.

В полной тишине раздался стук, словно хлопнула деревянная крышка, и глухой звон.

– Они здесь, ваше величество… Читайте…

Стон, дробь стремительно сменяющихся звуков, еще один стук, мягкий, глухой, тяжелый…

– Катари! Ей плохо…

– Воды…

– Камеристка! Где камеристка?

– Помогите!..

4

Главное она слышала, теперь бы убраться подобру-поздорову! Луиза метнулась в запиравшуюся изнутри королевскую туалетную, выждала, когда мимо двери промчалась дежурная камеристка, и выскользнула в небольшой коридорчик для прислуги. Там не было никого: то ли повезло, то ли Манрик озаботился.

Госпожа Арамона влетела в туалетную для свитских, где незамедлительно сунула два пальца в рот, без колебаний расставаясь с остатками обеда. Если что – у нее прихватило живот, и она просидела полчаса в месте, о коем даму спрашивать неприлично, чему доказательство – честно позеленевшая рожа. Тут и врач запутается, хотя если кто о ней и вспомнил, то это девочки.

Разоблачения Луиза не опасалась. Придворные были слишком утонченными, чтобы в столь душераздирающий момент посещать низменные места, а забраться в будуар никто не догадался! Дуры!

Госпожа Арамона, придав лицу смущенно-расстроенное выражение, вышла в малую столовую. Дверь в большую приемную была открыта, и Луиза видела спины придворных дам и фрейлин. Вдова капитана Лаик прикрыла губы слегка испачканным платком и замерла, выжидая подходящий момент.

Двери Жемчужной гостиной распахнулись, на пороге появился Фердинанд, и Луиза шмыгнула за спину графини Рафиано: почтенная дама могла бы загородить парочку Луиз, правда, это имело свои неудобства – графиня не только закрывала госпожу Арамону от всего мира, но и весь мир от нее.

– Мы, – промямлил король, – мы, Фердинанд Второй, король Талига, выслушали обвинения и оправдания и не были убеждены ни одной из сторон. Мы поручаем кансилльеру проверить представленные герцогом Колиньяром доказательства. Наша супруга впредь до выяснения поступает под покровительство его высокопреосвященства Агния и под ответственность нашей Личной охраны. Мы разрешаем нашей супруге взять с собой необходимое количество слуг, а также разрешаем разделить ее одиночество придворным дамам, буде они согласятся сопровождать свою госпожу.

Король замолчал, придворные торчали истуканами, и тут впереди пискнуло:

– Ваше величество, позвольте мне… остаться с ее величеством!

Селина! Закатные твари! Луиза обругала себя последней идиоткой. Можно подумать, она не знала, на что способны влюбленные дурехи, но теперь деваться некуда. Не бросать же дочку на растерзание пойманной за хвост кошке и… Манрикам.

Луиза торопливо протиснулась вперед, но все равно оказалась не второй, а третьей. Айрис стояла рядом с подругой в полной готовности к драке. Окделл – он и в юбке Окделл, кто же это сказал первым?

Вдова капитана Лаик сделала реверанс.

– Ваше величество, я также прошу вашего согласия.

Король растерянно моргнул, на трясущихся губах появилась улыбка.

– Мы… Мы разрешаем… и мы… благодарим вас. Ее величество… Ей стало дурно…

Бедный Фердинанд, бедный, добрый Фердинанд, как же ему плохо. Узнать, что твоя жена – мерзавка и предательница, страшно, не знать наверняка – еще хуже.

«Le Roi des Deniers & Le Un des Deniers & Le Six des Coupes»[62]

1

Фома Урготский выглядел в точности так, как должен выглядеть Фома Урготский. Полный, улыбчивый, в коротком кудрявом паричке и удобном коричневом камзоле, герцог с распростертыми объятиями бросился навстречу дорогому гостю, явственно напоминая Валме трактирщика или негоцианта. Да Фома и был негоциантом – хитрым, любезным и удачливым.

– Дорогой друг. – Голос у герцога, надо отдать ему справедливость, был низким и приятным. – Мы так рады вас видеть. Увы, наша встреча омрачена. Поверьте, Ургот оплакивает вашу потерю вместе с вами. Примите наши искренние соболезнования, все произошло так неожиданно…

– Некоторые вещи предотвратить невозможно. – На лице Ворона не дрогнул ни один мускул. – Так же как и предвидеть, но я искренне благодарю ваше величество за добрые слова.

Значит, все-таки «величество», а то Марсель сомневался, как называть урготского правителя. С одной стороны, Фома был монархом, с другой – не королем, а герцогом, хоть и великим. И кто же все-таки умер? Кто-то важный, раз ургот начал со скорби. Может, королева или наследник? А Рокэ хорош! Нипочем не подумаешь, что он знать не знает, что случилось.

– Но жизнь продолжается, – стоически заключил Фома, – а война только начинается. Талиг и Ургот остаются союзниками и друзьями, и подтверждение тому – ваш приезд. Нам так много нужно обсудить, но сначала я должен спросить, как вы себя чувствуете после столь утомительной дороги.

Рокэ Алва слегка поклонился:

– Не беспокойтесь о нас, ваше величество, мы бывалые путешественники. Тем более морской переход из Фельпа в Ургот не дорога, а прогулка.

Ничего себе прогулочка! Начиналось и впрямь вполне мило, но последние два дня! «Влюбленную акулу» мотало, как щепку, и Марсель не струхнул только потому, что взбунтовавшийся желудок очистил заодно и голову, напрочь выбивая из нее все мысли. Попасть на морское дно казалось не так уж и страшно, ведь там не было качки. Когда галера бросила якорь на рейде Фьянтины[63], виконт несказанно удивился, что до сих пор жив, но вместо отдыха его ждали дождь и два пренеприятных часа в седле.