Ночью не спалось. Виктор глядел в потолок и слушал неровное дыхание Саломеи, лежащей лицом к окну. Она всеми силами пыталась сделать вид, что уснула, но тщетно. Так продолжалось долго, и наконец девушка, потеряв терпение, села и развернулась лицом к Виктору:

— Ты ничего не хочешь у меня спросить?

— Обычно женщина спрашивает: «Ты ничего не хочешь объяснить мне?» — сквозь смех заметил Виктор.

— Тебя не интересует, почему за мной гоняется половина боевиков Ближнего Востока?

— Ну, это еще не половина. Так, мелкие группы непрофессионалов, — не скрывая улыбки, сказал Лавров.

— А тебя не смутило, что меня знает Скейен?

— Нет. Мало ли кто кого и где знал. Меня не интересует твое прошлое. Меня интересует твое настоящее, когда я рядом с тобой.

— А что тубус — это не просто десница святого, ты не задумывался?

— Нет, не задумывался. Мне он не нужен, — спокойно ответил Виктор, потряхивая ступней, торчащей из-под покрывала, и закинув руки за голову. — Я просто счастлив быть рядом с тобой и помогать во всех твоих делах.

— Но мне казалось, что ты…

Саломея поражалась поведению Виктора, а он был спокоен настолько, что это даже раздражало.

— Я — журналист, — просто заявил Лавров. — Всего лишь, и не более.

— Но мне казалось, что ты поехал со мной…

— Я поехал потому, что меня попросил настоятель моего монастыря. А потом… просто вместе с тобой. Как ты считаешь, могут быть у мужчины, которому под пятьдесят, свои привязанности? Видимо, плохой из меня инок, раз согрешил на службе… и не раз.

Светлана молча смотрела на Виктора, который говорил так спокойно, будто сидел на лужайке перед домом в кресле-качалке, укрытый клетчатым пледом, и ждал, когда нерасторопная прислуга принесет ему бланманже.

— И тебя ничто не волнует? — Саломея готова была сорваться.

— Волнует. Когда ты нервничаешь. Я хочу, чтобы ты была спокойна. Мы не очень сильно устаем, не быстро бегаем, и даже когда кого-то приходится убить, не особенно переживаем. Ведь мы вместе.

Виктор смотрел на девушку таким обыденным, домашним, почти детским взглядом, что трудно было поверить в то, как он вчера вечером легко управился там, у ворот Адада.

— Ты шутишь? Или…?

— Не требуй от меня слишком много, Светочка, — продолжал Лавров, — ведь я всего-навсего журналист, который приехал сюда без кинокамеры и даже без диктофона. Будем считать это туристической поездкой.

Светлана совсем не знала, как вести себя в этом случае. Виктор притворялся обывателем, приехавшим на курорт. Вот сейчас он встанет, почешет волосатое пузо под майкой, наденет тапочки-шлепки и, сладко зевая, отправится в туалет. И она почти угадала — Виктор почесал живот и зевнул, но не более.

Что-то заставило Саломею лечь рядом с ним и прижаться щекой к его рельефному, татуированному наколкой спецназа плечу.

— Я давно хотела тебя спросить. У тебя есть дети?

— Да, я не бесплоден. И это радует.

— Так, может быть, у тебя и жена есть? — вскинулась Саломея.

— Может, и есть.

Лицо девушки окаменело. Виктор заметил это.

— Видишь ли, Светочка, я считаю, что любовь должна быть свободной. Но ради любви, ради человека, с которым ты в данный момент находишься, ты должен сделать все, что можешь. И даже больше.

— Так ты альфонс? Ой, извини! — Светлана поняла, что сказала что-то не то, и тут же поправила себя: — В смысле, ты бабник?

— Опять не туда. — Виктор перевернулся на бок. — Я просто не люблю слово «жена» и считаю его для женщины унизительным. Оно подразумевает кучу обязанностей за деньги мужа. Воспитывать совместных детей, выслушивать его нытье, мыть, стирать, убирать. И этот быт убивает отношения — романтику, учащенное сердцебиение, безумное чувство полета, радость каждого вздоха рядом с тобой. А тут: жена, сковородка, мятая скатерть и извечная скотина муж. Объелся груш… А вот когда все вместе — от начала и до конца, тогда вся эта бытовуха в кайф, потому что вместе. Без всяких наездов, без глупостей вроде: «Мне дадут пожрать в этом доме или нет?» или «Ну да, конечно! У нас же нет мужчины. Есть самец!» Когда весь быт, все неурядицы воспринимаются не как подкоп под отношения и ошибка судьбы, а как награда — вот тогда…

— Так ты романтик! — искренне рассмеялась девушка.

— Нет, я эротик! — игриво ответил Лавров, обхватил Светлану огромными ручищами и, притворно рыча, увлек ее в царство любви.

4

Раннее утро. Саломея, не включая света, чтобы не будить Виктора, хлебнула воды прямо из графина в темноте. Затем взяла смартфон и тихо спросила у «Сири» о погоде.

— Сейчас в Мосуле шесть градусов выше нуля, — громко прошептал Виктор вместо телефона, — а «Сири» тебя не слышит.

Он не спал уже часа полтора, продумывая план дальнейших действий. Как продолжать поиски длани? Чьей поддержкой заручиться? Как спланировать дальнейшие действия? Связываться с родиной бесполезно, не помогут. Не передаст же ему друг, полковник спецслужб в отставке Короленко, свою агентурную сеть и армию наемных убийц в придачу? Генеральному продюсеру телеканала Максу Радуцкому звонить тоже нет смысла — от того ничего, кроме истерики, сейчас не услышишь. Скажет: «Ты опять вляпался!» и поднимет такой шум на всю страну, что вскоре все будут знать, кто, куда и зачем поехал.

Надо каким-то образом связаться с Интерполом, а уж там что-то можно будет решить. Но для этого надо привести себя в порядок.

Виктор взглянул на себя в большое зеркало в прихожей гостиничного номера. Оттуда не него смотрела оливковая, заросшая седой бородой физиономия преподавателя медресе Вити аль-Лаврова. Действительно, увидел бы сам себя в городе, подумал бы, что араб. А чтобы искать официальные власти, нужно выглядеть как европеец; в таком виде показываться на глаза людям просто неприлично.

— Я спущусь побриться, — объявил он Саломее, которая собиралась в душ, и вышел из номера. Еще вчера он заметил на первом этаже отеля парикмахерскую и пошел именно туда.

В холле играла навязчивая арабская музыка. Колокольчик звякнул, когда Виктор шагнул в небольшое, на два кресла, помещение, где пахло профессиональной химией стилиста.

— Я бы хотел побриться, — обратился он к парикмахеру на английском.

Тот молча стоял и хлопал глазами, будто не понял вопроса. На дальнем, втором кресле сидел клиент и внимательно смотрел на себя в зеркало.

— Побриться можно? — повторил Виктор, теряя терпение.

Но парикмахер, маленький араб с густой шевелюрой, продолжал моргать.

— Глухой, что ли? — буркнул самому себе Виктор на русском языке, уже готовясь выйти из заведения.

— Вам нужно побриться? — спросил по-английски парикмахер, вынимая маленькие наушники из ушей. — Проходите, садитесь, уважаемый.