Никодимус остался, запечатлевая ее в памяти – статную фигуру, длинные каштановые волосы, темные глаза…

На землю спускался вечер. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, рядом возник Сайрус.

– Когда пойдешь? – спросил он коротко.

– Скоро, – не меняя позы, ответил Никодимус.

– Мы стоим тут до середины завтрашнего утра. Потом Изему нужно в Дар и на Луррикару.

– Я вернусь до рассвета либо не вернусь вовсе, – кивнул Никодимус.

– Возвращайся с ее слухом.

Никодимус поднял голову. Смотрящие на него в упор карие глаза в прорези между тюрбаном и вуалью полыхали огнем.

– Я постараюсь.

– Можно мне с тобой? – спросил Сайрус.

– Ты только помешаешь. Он нашлет на тебя афазию.

Сайрус помолчал. Потом двинулся прочь, и вдруг обернулся на полпути.

– Мне сложно объяснить, но я за нее переживаю. Неустанно. И хочу, чтобы она была счастлива.

Никодимус догадывался, что в устах Сайруса это равносильно признанию в любви.

– Я тебя понимаю.

– Хорошо. Верни ее слух, – повторил просьбу Сайрус и, выдержав взгляд Никодимуса, ушел.

Четверть часа спустя черное небо заискрилось звездами. Так ярко и чисто они горели только в саванне. Накопленное за день тепло стремительно убывало.

Когда Никодимус направился к Зеленоводному, над холмами показался черный полумесяц. Благодаря праязыку Никодимус различал каждую складку местности по слабому свечению мха на скалах и короткой пушистой травы на земле. Летучие мыши – сияющие сполохи на фоне затканного алмазами неба – шелестели вокруг, охотясь на насекомых – крошечные световые пылинки, таявшие в воздухе прямо на глазах.

Перевалив через последний холм, за которым пряталась долина Зеленоводного, Никодимус остановился проверить свои татуировки. Хтонические письмена покрывали его с ног до головы.

Спускаясь в долину, он не сомневался, что идет прямо в расставленные сети – кем, Скитальцем или Тайфоном, неважно, да и неинтересно. Демон или полудракон наверняка готовят ему сюрприз – но и у него припасены для них подарочки.

Оставив позади длинный каменный гребень, Никодимус шагнул на еще не остывший от дневного солнцепека песок. После непролазной саванны с ее птицами и прочей крупной и мелкой живностью долина казалась голой – праязыком светилась лишь трава да кряжистые дубы.

Год назад Никодимус узнал от ликантропского чарослова, что деревья эти – древние творения Химеры, гибрид растения и зверя, способный порождать ликантропские магические руны. Именно эти деревья, растревоженные когда-то новосолнечными легионами, наводнили местность пресловутыми метазаклятьями.

Никодимус подозревал, что Скиталец будет скрываться где-то за ними, но на всякий случай отправился обходить оазис по дальнему краю.

Примерно на полпути что-то невидимое клацнуло за левым плечом. Никодимус не задумываясь оторвал с правого бедра короткое режущее заклятье и всадил в обидчика. Развернувшись в цепь из десяти тысяч фраз, оно колючей проволокой оплело восьмифутовую фигуру, которая тотчас повалилась на спину.

Обидчик катался по земле, не издавая ни единого звука, только трава и песок шуршали в темноте. Потом он задергался, словно металлический болван на пружинах. Шагнув ближе, Никодимус увидел обвитую колючей текстовой проволокой носатую морду, оскаленную в беззвучном вопле от невыносимой боли.

Ликантропский призрак.

Режущее заклинание затянулось, словно удавка, и призрак рассыпался. Вспомнив клацанье за плечом, Никодимус догадался, что призрак хотел его укусить, но заразился ошибками, а потом режущее заклинание довершило дело.

Происшедшее оставило Никодимуса почти равнодушным – хотя некоторую торжественность момента он все же прочувствовал: текстовый разум, написанный, наверное, еще до того, как новосолнечные легионы прошли победным маршем по полуострову, канул в небытие. Надо надеяться, остальные населяющие долину призраки усвоят урок и не полезут на рожон.

Из темноты донесся голос – басовитый, невнятный, перерастающий в утробный скрежет. Никодимус окинул взглядом дубраву, за которой поблескивала вода. Они скользили между деревьями – кто-то на четырех лапах, кто-то на задних. Даже в неясном звездном свете их большие черные глаза блестели, словно зеркало. Никодимус насчитал двенадцать.

Они затихли. Один, самый крупный, неуклюже припадал на широко расставленные лапы, словно придавленный тяжкой ношей. А еще он расплывался в глазах, как будто под водой.

Скиталец.

Остальные – ликантропы. Вернее, были ликантропами, до того, как Скиталец заразил их афазией и промыл мозги, обращая в своих адептов. Наверное, приманил их на брошенную тушу катазубра.

Никодимуса сковала холодная решимость. С ликантропами, конечно, шутки плохи, но сегодня однолунная ночь, а значит, он сможет выжать максимум из своих хтонических татуировок. Однако первое побуждение кинуться на врага Никодимус унял – надо как-то разобраться с памятью и слухом Франчески.

В холодном ночном воздухе несся полубредовый речитатив Скитальца. Никодимус выжидал, скрестив руки на груди. Речитатив делался громче.

– …недоумок-недоделок-недописок-описок… Никого-Никоко-калеко – мозги далеко… Венец творенья – конец озаренья…

Обычный бред. Отвечать бессмысленно. Никодимус ждал.

В речитатив вплелся лай, рык и тарабарщина пораженных афазией ликантропов.

– М-м-матерь моя. Другая. Другая. К тебе. М-моя м-м-матерь. Глодай свои кости, гость, высасывай костный мозг.

Это что-то новенькое, прежде Скиталец никаких матерей не упоминал. Никодимус начал замерзать и терять терпение.

– Глодай кости, пока не на погосте, – гнусавил Скиталец. Ликантропы кружили рядом, судорожно подергиваясь. – Невменяемый – не меняй его – не меня, его – неминуемо. Власть – всласть – впасть – в пасть.

Никодимуса замутило от отвращения. Приготовил ловушку, так захлопывай, не тяни волынку.

– Прострация, деградация, конец адаптации. Никоко-никакой.

Отцепив от плеча убористый абзац хтонических рун, Никодимус зажал его в пальцах, словно дротик, осторожно нацелил на одного из ликантропов и взвел предложение-защелку. Абзац выстрелил, будто пружина, рассек темноту яркой молнией и впился в заднюю лапу ликантропа игольчатыми фразами. Возможно, зверь почувствовал укол вроде комариного укуса, но, судя по отсутствию реакции, иглы впились незаметно.

На памяти Никодимуса ни Скиталец, ни его адепты никогда не пользовались хтоническими языками, а значит, его заклинания разглядеть не должны.

Итак, одиннадцать ликантропов, не считая Скитальца в волчьей шкуре. Никодимус вытянул из плеча еще четыре сжатых пружиной заклинания и метнул в четырех волков, стоящих дальше всего от Скитальца. От соприкосновения с этим гадом заклинания попросту развеются.