— скоро Ингерда уткнется спиной в стену, и что тогда? Позовет своего головореза, чтобы он избавился от Тейвона? Тогда зачем вообще нужен этот разговор? Попрощаться?

— Мне не нужна твоя смерть, — Ингерда подняла на него глаза.

— А что же нужно? — Тейвон продолжал наступать.

Странно, что наемник все еще никак не реагировал. Вдруг Тейвон прятал в рукаве кинжал? Должно быть, это Ингерда приказала ему не вмешиваться. Она знала, что Тейвона можно не бояться.

— Ты скоро сам узнаешь.

Она вновь отступила назад — крохотный шажок, но Тейвон его заметил. Не выдержав, он спросил:

— Ты что же, меня боишься?

Улыбка на губах Ингерды померкла. Сейчас она и вовсе казалась той самой придворной дамой, в которую Тейвон когда-то влюбился. Он и сейчас не чувствовал к ней ненависти. Только разочарование.

— Не тебя, — Прошептала она, — Себя.

В глазах у нее промелькнула целая буря из чувств, и в то же время лицо ее обдало таким холодом, что Тейвон застыл на месте. Он стоял и смотрел на своего врага, на женщину, обманувшую его, отнявшую у него трон, Престона, Эйдена, и надевшую корону на плешивую голову Лукеллеса. Она была отвратительна и прекрасна одновременно. Ее хотелось убить.

Но сначала — поцеловать.

Он ничего не мог с собой поделать. Черт возьми, будь у него кинжал, он действительно вонзил бы его ей в сердце, но у Тейвона не было ничего, кроме собственного безумия.

На этот раз Ингерда не успела отстраниться. Тейвон приблизился к ней и вовремя схватил ее за руку, не давая уйти. Да она и не сопротивлялась, когда он притянул ее к себе и буквально впился в ее губы своими.

Он целовал ее так жадно, как только мог, вырывая этот поцелуй из когтей той стервы, которой Ингерда теперь стала. Но она тоже желала этого — на мгновение Тейвон даже почувствовал прикосновение ее пальцев на своем лице.

А потом она отстранилась, так резко, словно вынырнув из воды. Ее пылающий ненавистью взгляд прожигал Тейвона насквозь.

— Я больше не люблю тебя, — Она положила руку ему на грудь, отталкивая от себя, — Все кончено.

Только сейчас Тейвон ощутил все то опустошение, которое должно было прийти еще давно. Он вдруг понял, что потерял и осознал, что больше не сможет за это бороться. Ингерда его предала, и в ее предательстве был виноват он сам.

— Флавио, проводи гостя к остальным, — Приказала девушка своему наемнику, — Мы закончили.

*

Не желая больше лежать на холодном жестком полу, Ланфорд осторожно сел. Тело его, облаченное в неудобную монашескую рясу, ни капельки не болело, но казалось каким-то медлительным, словно сонным.

И все-таки этого вполне должно хватить на то, чтобы осуществить приказ Биркитта. Главное, что при нем остался его разум, и плевать, что его пребывание здесь, в такой дали от Эделосса, обеспечивала ересь.

Ланфорд оглядел место, в котором оказался. Это был то ли замок, то ли старинная церковь, сложенная из грубого серого камня. Он не видел ни окон, ни мебели — здесь были только колонны, которые удерживали на себе высокие каменные своды потолка. Свет давали несколько факелов, развешанных по стенам. В остальном же здесь было пусто, как в склепе.

— Назови свое имя, сын мой, — Обратился к нему выпрямившийся во весь рост Нэриус.

Камарил поднялся на ноги, осматриваясь вокруг. Кроме них двоих в помещении не было ни души.

— Ланфорд Карцелл, камарил ордена Истинного Лика, — Голос у монаха, в чьем теле он оказался, был тихий и хриплый, но слух не резал.

Нэриус сдержанно улыбнулся и шагнул к Ланфорду, одобрительно положив руку ему на плечо.

— Обряд замещения душ прошел благополучно? — Вкрадчиво спросил он.

— Насколько я могу судить — вполне, — Пожал плечами Ланфорд.

— Богам угодно деяние сие, — Нэриус вновь решил надеть на себя маску праведного святого, — Оттого они и помогают нам на этом пути.

— Зачем я здесь, великий? — Ланфорд, даже в обличье монаха, все еще не желал слушать пустые набожные речи, тем более, из уст еретика.

Рука Нэриуса все еще покоилась у него на плече. Монах, в чьем теле он оказался, был порядком ниже самого Ланфорда, а потому еретик уступал ему в росте всего на полголовы.

— Столь важные дела требуют степенности, — Заявил глава ордена, — Потому беседа наша будет долгой.

Ланфорду нестерпимо захотелось закатить глаза, но он сдержался. Недоверие бесновалось в нем, рискуя выплеснуться наружу, но Нэриус, казалось, об этом даже не подозревал — он все еще считал себя верховным командиром камарилов, словно никакого предательства и раскола ордена не было и в помине.

Вытащив из-под своего одеяния небольшой кинжал в ножнах, Нэриус протянул его Ланфорду:

— Монахам не положено иметь при себе оружие. Поэтому ты должен спрятать его от посторонних глаз, сын мой.

Ну и задачка! Как вообще можно закрепить ножны под монашеской рясой, тем более такой неудобной? Ланфорд принял кинжал и попытался придумать, как можно будет быстро добраться до него, если повесить ножны на бедре?

Нэриус тем временем медленно продвигался к выходу из зала. Он вел камарила к низкому тоннелю, откуда совсем не виднелось света. Еретик приказал Ланфорду взять факел, и они пошли вперед.

— Этот монастырь — место силы двуликих демонов, — Наконец заговорил Нэриус, — Мы находимся в самой древней его части. По преданию, именно здесь и был создан первый ветувьяр.

Они оказались в тоннеле, больше похожем на пещеру — здесь было еще холоднее, а в нос бил мерзкий запах сырости и плесени. Свет факела вырывал из темноты только неровные мокрые стены и скользкие камни под ногами.

— Мне это известно, великий, — Подтвердил Ланфорд, — Но я все еще не понимаю, зачем вы прибыли сюда? Зачем вы совершили то, что… совершили?

Нэриус посмотрел на него — седые брови взмыли вверх, словно от удивления, но выражение его лица тут же сменилось наигранной доброжелательной улыбкой:

— Ты о библиотеке, сын мой?

Ланфорд кивнул. Лицо Нэриуса осталось таким же невозмутимым — он все еще был уверен в необходимости своих действий. Или просто играл роль?

— Видят боги, я не хотел тех разрушений и жертв, что произошли…

— Вы украли свиток доорденского периода! Разве это не считается ересью?

— Ах, сын мой, ты еще так молод, — Задумчиво протянул Нэриус. Ланфорд понял, что сейчас ему начнут заговаривать зубы, — В твоем возрасте я тоже объявлял ересью все, что не вязалось с моим пониманием мира. Лишь с годами мы учимся отличать истинную веру от греха, и порой грань между ними необычайно тонка…

— Зачем вам нужен