скажет. Какими словами, посмеет ли, позволит ли себе что-нибудь сказать о Сигню.

— Теперь Сигню приказала не лекарш, а проституток прислать.

Я посмотрел на него и пошёл с галереи внутрь терема:

— Стало быть, шлюхи нужнее там, как и вино.

— Что делает там твоя жена, Сигурд?! — посверкивает злыми глазами Эрик.

— Ты о чём это, Фроде? — я потёр себе плечи, озябшие на холоде. — Дверь плотнее прикрывай, нечего дом выстужать, — добавилл я и дождался, пока он выполнит и повернётся.

— Твоя дроттнинг…

Ну-ну, я давно ищу повода придушить тебя, серая крыса… Я жду, что он скажет, чтобы с наслаждением сломать ему шею…

— Твоя дроттнинг развратничает там, как и все эти люди… — приглушённо говорит Фроде.

О, какое наслаждение я испытал, когда схватил его за горло! Как давно, оказывается, я не испытываю чувств. Как глубоко они спрятаны и как захватили меня разом, едва я позволил им вырваться! Как пожелтели от страха его глаза!

— Сейчас придавить тебя? — рычит мне в лицо такой страшный зверь, какого я и не предполагал в Сигурде. Вообще ни в ком. Но особенно в Сигурде, Собирателе земель, Сигурде-Созидателе, конунге, что не пожалел своей дроттнинг и отправил в горнило чумы, лишь бы спасти каких-то поганых смердов. Заперлись бы и переждали, дело с концом. Так нет, спасать им надо!..

Спасает она там как же! С тремя алаями со всей этой кучей воинов, с хмельным, столько весь Сонборг не выпивает!..

Но спасёт ведь, спасёт, проклятая учёная стерва… Я знаю, что она способна справится со всем, как и он.

Это я всегда только смотрел со стороны, советы давал, мудрый Советник, Эрик Фроде. Никогда не действовал. Не той крови, не той плоти, не того духа я человек. Ни того огня, ни той силы. Словно их порода другая, во всём лучше, счастливее моей. Но почему?!.. Правда Ассами мнят себя?

И он хватает за горло меня, когда я хочу ему «глаза открыть на зарвавшуюся его жену»!

Что он сам не предполагал такого?! Быть не может…

Но я задыхаюсь почти под его железными пальцами…

— Умолкни навеки, поганый язык! — говорит Сигурд глядя мне в лицо так близко, как никогда.

Какие холодные у него глаза…

Сейчас убьёт… Смертельный страх охватил меня ледяными парализующими объятиями.

Я захрипел… я умоляю…

Хватка ослабевает, похоже… он жжёт меня железными глазами:

— Сиди в своём доме, не смей выходить! Если увижу или услышу тебя ещё, я сверну тебе шею, — он в самые глаза говорит это мне. — Ты не Советник больше. Приедет Сигню, решит, что с тобой делать.

Он оттолкнул меня и я полетел вдоль коридора. Хотя вроде и без усилия толкнул, проклятый силач. Но если бы только в кулаках у него была сила… И я со страху равновесие и силы разом потерял…

Я не Советник больше…

Да я был Советником, когда ты ещё не родился!..

Убить меня? Как это можно… да ты…

Это я тебя убью… вас убью… — дрожа сердцем, думаю я…

О, гнев взбодрил меня. Без Сигню я не живу эти месяцы. Я делаю всё, что обязан делать, ни в чём, не отступая от обычных своих дел, которые я расписывал каждый день в моей голове. Это расписание существует в моей голове всегда. С детства.

В хорошие времена оно помогает мне за счастьем не забыть важные дела.

В тяжёлые, как теперь, не сойти с ума от тоски и быть тем, кем я призван быть.

А через несколько дней, мы в Сонборге играем большую свадьбу.

Те самые, приехавшие лекарши выходят замуж за тех, кто привёз их, отцов их будущих детей. Восемь свадеб разом. Остальные не привезли мужей. Но и они гуляли вместе с остальными на этом празднике.

Праздник получился весёлый, как давно уже не было в, притихшем и осиротевшем без Свана Сигню, Сонборге. Первое по-настоящему радостное событие после стольких месяцев напряжённого страха, ожидания, неизвестности. Даже прошедшие до этого праздники Равноденствия и Солнцеворота, не проходили как обычно. И Боян тогда пел с такой тоской и грустью, что это пение проникало в сердца и не отпускало, не давая даже хмелеть.

Но сегодня и Боян другой. Он сам будто пьян, хотя не пьёт и не пил никогда, но куда больше сегодня новых весёлых песен, про весну, про любовь, про солнце.

И повеселели, оживились люди. И зажглись глаза.

В самом деле, ведь и женятся не просто мужчины и женщины, а пришедшие ОТТУДА. И все с бременем. А значит есть жизнь и там. Значит они там тоже живы. Значит будущее у всех. И весна не за горами теперь. И морозы отступят, и всё опять вернётся, как было. Лучше, чем было…

И ударили в барабаны и бубны. Запели дудки, цитры и гусли. Зазвенели бубенцами, пустились в пляс. И Сигурд танцевал, меняя счастливых этим партнёрш, ослепляя белозубой своей улыбкой. Он танцевал как рубился, вдохновенно, красиво, весь отдавал танцу, как и битве, своё красивое, на удивление гибкое тело. И все увидели опять, как молод и прекрасен собой их конунг. И это тоже вселило радость в сердца и уверенность, что тёмные времена на исходе.

В разгар праздника я подошёл к нему, ударить своим кубком в его. Все уже повставали давно с мест, танцы. Смех. Шутки.

Сигурд улыбается мне:

— Хорошая свадьба. А, Берси, брат?

— Хорошо, когда люди женятся, — улыбаюсь и я, и сегодня мне особенно приятно, что он назвал меня братом. Да, я молочный брат конунга и горжусь, что когда-то лежал у одной груди рядом с этим необыкновенным человеком.

— Верно. Вот ты счастливый человек? — спросил Сигурд.

— Очень, — искренне сказал я.

Сигурд улыбнулся во весь свой сверкающий рот, ударил своим кубком в мой:

— Хорошо. Хорошая свадьба. И весна подходит. Ты чувствуешь?

Глава 7. Бесчувствие

Но тут у нас до весны далеко ещё. О, как далеко!

Мы скачем от деревни к деревне, от форта к форту. Взмётываются чёрные стяги, один за другим. Кордоны. Проклятия, из запираемых нами деревень, сыплются в нас будто стрелы. Но мы хуже, чем проклятиями, пропитаны чумой. Новые деревни. Новые стяги. Огонь. Пламя повсюду. Сжигаемые деревни, форты, которые мы строили.

И деревни, мирные на вид. Симпатичные аккуратные дома. Но опасные как ядовитые цветы…

Как жаль жечь то, что строилось эти годы…

Но не только смерть и огонь мы несём с собой. Мы начинаем и открывать деревни. Выходили по несколько человек, иногда с полубезумным