Увидев, что Мими одна, Мари-Луиз вошла в комнату, пододвинула стул и села рядом; ее взгляд тоже остановился на горячих языках огня.

— Это был мой муж.

Мими ощутила, что ее руку накрыли и сочувственно сжали. Женщины сидели так несколько минут, пока глухой стук наверху не заставил их вернуться к реальности.

Мари-Луиз встала и положила ладонь на плечо Мими.

— Если мы хотим попасть на мессу, нужно выходить. Хочешь остаться дома?

Мими покачала головой и поднялась.

— Нет. Я пойду.

* * *

Внутри церкви звон колокола утрачивал свой металлический тембр и гулко отдавался в темных сводах, которых почти не касался свет горевших внизу свечей. Дети крутились на переполненных фамильных скамьях, а шум разговоров звучал контрапунктом к гудению наверху. Дискант зазвонного колокольчика и фимиам из болтающегося на цепи кадила возвестили о появлении священника и его помощников — в белом, красном и золотом посреди дыма свечей, ладана и оседающего каплями дыхания.

— Christus natus est![153]

Рефрен разнесся по церкви Сен-Сольв, объявляя о пришествии Спасителя, и тут же, в ответ на вступительные аккорды мелодии, раздавшиеся на фоне затухающего звучания колокола, задвигались и заскрипели стулья. В предвкушении радостного гимна «Il est néy, le divin enfant. Jouez hautbois, resonnez musettes»[154] раскрывали служебники и откашливались.

Когда первые фразы наполнили церковь, Мими положила одну руку на плечо Тео, а другой стала тайком утирать слезы, которые не могла больше сдерживать, представляя ледяное одиночество мужа. Контраст по сравнению с окружавшим ее семейным теплом комом становился поперек горла, и оставалось только беззвучно открывать рот, выводя слова одними губами. Ослепшая от слез, Мими смотрела прямо перед собой, на священника и его помощников, которые выстроились у алтаря, ожидая, пока затихнут последние такты антифонного гимна. Все опять расселись, шаркая туфлями и покашливая. Мими никак не решалась оглянуться по сторонам. Она чувствовала на себе тревожный взгляд сына.

В качестве предисловия к мессе священник поднял обе руки и еще раз восславил рождение Христа, призывая благословение на свою паству. Он напомнил собравшимся о нищете, в которой родился Иисус, бесприютности его семьи и скромности первых апостолов. Говорил он также о нуждах странствующих и святости гостеприимства — каждым словом пронзая Мими точно копьем. Закончив проповедь, он попросил прихожан встать, и органист принялся творить нежную гармонию, являя слушателям универсальный христианский гимн. Из полумрака хоров чистый детский голос пропел первые слова.

Тихая ночь. Sainte Nuit[155].

____________________

Казалось, счастливую жизнь немки Мими не разрушить даже войне. Муж ушел на фронт? Что ж, Мими не теряет надежды: она ждет каждого письма! Но однажды они перестают приходить… Когда в ее доме появился пленный француз Жером, в сердце отчаявшейся женщины вспыхнула страсть.

Француженка Мари-Луиз нежно любит мужа Жерома, но война разрывает их объятия. Долгое время от него нет вестей. А судьба сводит ее с немецким летчиком и готовит неожиданный подарок — сына. Однажды на пороге своего дома Мари-Луиз видит военного и… узнает в нем Жерома. Но вскоре Жерома находит Мими и сообщает, что ждет ребенка… Смогут ли муж и жена простить друг другу былые грехи и начать жизнь с чистого листа?

…В следующий миг из-за угла дома вышел мужчина в берете, шинели и с рюкзаком за плечами. Это был Жером. Мари-Луиз встала. Он сбросил свою ношу с плеч на землю. Его волосы поредели, а лицо стало угловатым от недоедания. Жером подошел к ней и взял за плечи, прижав к ворсу шинели, пропахшей дымом костров, лошадьми и старым потом. Мари-Луиз соединила руки за его спиной, и они стояли, покачиваясь, а солнце, выглянувшее из-за тучи, пронизывало их одежду иглами тепла.