срок быстро домотал себя до конца. Я понимала, что теперь-то уже мы расстаёмся навсегда. Про себя удивлялась спокойствию, даже безмятежности главврача. И тут он как бы невзначай объявил:

– A-а, ты никуда не едешь. Всё улажено. Остаёшься работать здесь.

Такой человек, как начальник политотдела, вряд ли мог поменять своё решение. Кто же вмешался? Кто распорядился меня оставить? Сердце у меня упало. Я поняла, что сама играю с огнём.

Рабочая жизнь вошла в свою колею. Я дежурила, делала перевязки, уколы, готовила к операциям боксы, подавала инструменты. Опять приходила Ольга Викторовна. Я рассказала ей о знакомстве с Александром Осиповичем.

– Не только на вас он произвёл такое впечатление. Десятки людей находятся под его обаянием. Умён очень, но и саркастичен. Остерегайтесь попасть ему на язычок. Режиссёр он, между прочим, первоклассный.

Прошло около двух недель. Вечером, уже в нерабочее время, из-за зоны прибежал Филипп сказать, что с колонны «Светик» пришла телефонограмма: его срочно вызывают туда, попал под поезд человек.

– С дежурства не уходи, – попросил он, – вернусь – сразу зайду.

Он убежал. И минут через тридцать в корпус, где я дежурила, вошли двое незнакомых оперативников. Я ещё не поняла, что сейчас должно произойти, но всё во мне помертвело.

– На сборы пять минут! И – на вахту!

Отправляют на штрафную колонну!

Зашла в общежитие взять свой деревянный «исторический» чемодан. Один из оперативников еле удерживал беснующуюся овчарку. Мы сразу двинулись в путь. Напрочь забылось, шли мы или ехали. Страх перед штрафной колонной помутил разум.

Штрафной колонны в лагере боялись даже самые «тёртые калачи» и отъявленные уголовники. Чтобы очутиться на ней, надо было уже в лагере кого-то убить. Сюда свозили беглецов со сроком за побег, тех, кто организовывал на колоннах политические бунты или распространял листовки. Но в первую очередь штрафная колонна была царством уголовников. Так страшно мне было только в ту ночь, когда следователь предъявил ордер на арест.

* * *

Зловещая штрафная колонна, которую объезжали стороной все комиссии и тот же ТЭК, находилась на правом берегу реки Вычегды. Обнесённая несколькими рядами проволоки, она охранялась усиленным конвоем и умноженным количеством собак. До того как я увидела лица обитателей колонны, испугали физиономии охранников.

Доставили меня к ночи. В бараке стоял знакомый по «Светику» смрад от сохнувших у печи портянок и бахил. Спали не все. Как водится в многолюдных бараках, по ночам кто-то «соображал» себе у печки еду из посылочных или уворованных продуктов. Неспавшие на мой приход, казалось, не отреагировали никак. Отыскав свободное место, я забралась на верхние нары. Фантазия страха не скупилась на картины: подойдут… всадят нож… стащат на пол барака, начнут бить ногами куда и как попало… О том, чтобы подавить страх, не могло быть и речи. Но сон в конце концов свалил. И, как прежде, ещё затемно разбудил удар в рельс: подъём!

В бараке закопошились невыспавшиеся, угрюмые женщины. Не все. Идеологически подкованные отказчицы, исповедующие установки: «Не работать! Не превращаться в овцу! Заездят, состаришься, кому нужна будешь?» – безбоязненно продолжали досматривать сны. И удивительное дело: вошедший в барак нарядчик и здесь их тревожить не стал. Придирался выборочно: мат, рукоприкладство, удар взашей, визг. Знакомая партитура. Я украдкой бросила взгляд на подходивших к вахте людей. Уже имелся опыт: откровенное любопытство тут же могло породить смертельную ненависть. Не смотреть, не поднимать глаз было верней.

Меня определили в бригаду, которая рыла траншеи. Сгодился беловодский навык. К середине дня я уже была без сил. Но знала, что перейду одну черту усталости, другую – и буду рыть землю дальше. Рассказали о недавнем возмущении на колонне. Из-за урезанных паек хлеба зэки взбунтовались, начали требовать проверки. С вышек в зону повернули пулеметы. Приказали замолчать. По тем, кто не подчинился, дали очередь. Убили около десятка человек, увезли, зарыли в лесу. Психическая подавленность ещё витала в воздухе. Итак, снова борьба за норму, грязь, мат и страх. Разговоров со мной никто, слава богу, не заводил. Во сне я видела кубометры земли, лопату, пробивавшую мёрзлые слои земли.

Меня вызвали в медпункт. Сказали, что Филипп просил местную санслужбу чем-нибудь помочь мне.

– Вопрос: чем? – раздумывал фельдшер. – Не в нашей власти дать освобождение от работы. Всё под контролем. Единственное, что можем, – это просить перевести вас в мастерские.

В слесарной мастерской, как и всюду, надо было «гнать» норму.

– Моя фамилия Милославский, я москвич. Познакомимся, – подошёл ко мне один из интеллигентных штрафников. – Вас-то за что сюда?

– А вас?

– Посмел написать в ГУЛАГ о том, что начальство обворовывает заключённых. Видели такого наивного дурака?

Милославский дал целый ряд советов: «Ни с кем в бараке не общайтесь. Не вздумайте выражать недовольство. Припаяют дополнительный срок. Здесь многих вызывают в третий отдел, предлагают сотрудничать. Притворитесь дурочкой. После работы из барака никуда не выходите. Даже за водой – ни-ни. Не дышать! Не смотреть! Не видеть, не слышать».

Дней через десять после перевода в мастерские за мной опять пришли из медпункта:

– Возьмите этот тюк белья и отнесите в дезкамеру. Там вас ждут.

Ждать мог только один человек: Филипп. Как он мог проникнуть на страшную колонну? Банщица молча указала на лесенку, ведущую непосредственно в дезкамеру, куда закладывалось бельё для прожарки. В тот момент баня была выстужена, не топилась. Я открыла маленькую дверцу в помещение, где низкий потолок из деревянных балок не разрешал встать в полный рост. Голова уткнулась в потолок. Прямо на полу там сидела Вера Петровна!

– Скорее садитесь рядом. У меня несколько минут, – торопила она.

Почему она? Зачем? Как всегда скороговоркой, она начала:

– Во-первых, я привезла вам ботинки, Филипп беспокоится, что у вас ничего нет на весну. Вижу, что кстати: вон какие у вас мокрые ноги. Во-вторых, он хлопочет через начальника САНО, чтобы вас перевели в Межог. Это самый крупный сангородок в лагере. Филипп совсем голову потерял. Ему кажется, что вас здесь убьют или будет что похуже. В связи с этим он делает одну глупость за другой. Вот вам листочек бумаги, напишите ему, чтобы не сходил с ума. Не хотела вам говорить, он не велел, но всё равно узнаете. Дело в том, что Филипп находится под следствием, его собираются судить.

Она пересказывала события последнего времени:

– Вызов на линию к попавшему под поезд был фиктивный. На время, пока вас забирали, Филиппа надо было удалить. Он приехал туда, увидел, что никакого несчастного случая нет, сразу всё понял, помчался обратно, прибежал в корпус и увидел, что на вашем месте сидит