В этой деревушке мы купили еще двух ослов – для Маркуса иЙенса. Долгая жизнь в подземельях не пошла тюремщику впрок, он едва волочилноги.

Не было никакого смысла пытаться скрыть наше продвижение.Жители селений, мимо которых мы проходили, крестьяне на полях,останавливающиеся чтобы перевести дух и провожающие нас взглядом, пастухи,охраняющие козьи стада, – всех не подкупишь.

Я шел рядом с ослом, на котором восседал Антуан. Выставив впереддлинные ноги, летун озирал окрестности, временами разражаясь приступом кашля.Казалось, что никакие сомнения и страхи его не гнетут.

– Антуан… – тихонько позвал я. – У тебя случалось такое, чтоты стремишься к какой-то цели, преодолеваешь препятствия, но когда добиваешьсясвоего – радости не испытываешь?

– А кто сказал, что в конце пути будет радость? – Антуандостал из кармана платок, стал аккуратно завязывать на голове, прикрывая отсолнца лысину.

– Но если стремишься к чему-то – значит, хочешь хорошего.Разве не так?

– Всю жизнь я мечтал летать, – ответил Антуан. – Это моесчастье, но не радость. Радость – глоток воды в жаркий день, уютное кресловечером после тяжелой работы, долгая беседа, когда ты истосковался по умномусобеседнику. Счастье – совсем другое. Путешественник счастлив, поднявшись навысокую гору. Но он не радуется, он знает, что ему предстоит долгий и тяжкийобратный путь. Радость – это итог. Счастье – это путь.

– Я не о том, Антуан! Бывало так, что ты сделал все, какхотелось, но понимал – это неправильно?

– Вот ты о чем… – Антуан окинул меня насмешливым взглядом. –Чтобы добиться чего-либо, человек должен захотеть. Небо жило в моих мечтахзадолго до того, как я впервые сел в планёр. Я грезил небом, парил надоблаками, птицы летели рядом со мной, а друзья махали руками с земли –крошечные, будто песчинки на морском берегу. Я еще не летел, но я уже был внебе. Крылья росли во мне. Мой первый полет стал счастьем, но не радостью.Продолжением корней, стеблем, поднявшимся к небу. И так во всем, Ильмар. Тывыбираешь путь. Строишь свой корабль, сеешь хлеб, видишь лицо любимой, говоришьс друзьями – вначале в своей душе. Ты еще не понимаешь, что тянет тебя вдаль.Но где-то в твоей душе плотники строят будущий дом, а друзья говорят несказанныеслова. Зерно не знает, что ему суждено стать стеблем. Даже в зерне живет цель,но из тернового зерна вырастает лишь терн, а из зернышка кедра – кедр. Человекже все решает сам. Он думает, что строит дом, а он всего-то строит себя! Ондумает, что добивается успеха, а он лишь заставляет сорняк превратиться вхлебный колос. Но если ты никогда не видел колоса – как ты отличишь его отпустой травы? Я знал человека, он строил дом. Он жил в маленькой деревне,честно и тяжко трудился, но однажды нежданное наследство дало ему возможностьосуществить свою мечту. «Я построю дом, который будет лучшим домом подсолнцем!» – сказал он. И он строил дом, оглядываясь на окрестные хижины.Огромный дом из лучшего дерева, с самым крепким тростником на крыше, с самымибольшими окнами, затянутыми слюдой, с самым большим и теплым отхожим местом водворе. Соседи в восхищении смотрели на него, не понимая, что он построил всеголишь большую хижину. Я был у него в гостях, сидел за его столом и думал лишьодно – только бы хозяин не решил посетить город! Ведь тогда он поймет, чтостены строят из камня, крышу кроют черепицей, в окна вставляют стекла. Оноглянется на построенный дом – и поймет, что это лишь хижина. «Есть ли такиедома в городе?» – спросил он меня. В глазах его было беспокойство. И я ответил«нет». Но потом я узнал, что он все-таки поехал в город…

Я не спрашивал, что стало со строителем – если он был насамом деле, если Антуан не выдумал его в один миг, отвечая на мой вопрос. НоАнтуан, помолчав, продолжил:

– Когда человек ставит неслыханную цель – он всегда рискуетошибиться. Ему не с чем сравнивать. Он может не понять того голоса, что звучалв нем. Голоса духа, оплодотворяющего разум. Так и строитель из безвестнойдеревни: он хотел стать кедром, но стал лишь терном. Стремился к большему, чеммог сделать. Но разве его труд был напрасен? Если кто-то другой захочетвозвести дом – он уже не примется строить большую хижину. Он спустится с дикихгор, пройдет шумными городами. И вернувшись домой, вначале заложит фундамент изкамня.

– Трудно строить из камня, Антуан.

– Строить всегда трудно, – сказал он. – Когда ты голоден итебе нужно поле, ты выжигаешь лес. Становишься огнем – и вековые деревья вмигпревращаются в золу. Но наступает день, когда ты понимаешь – тебе нужныдеревья. Строить дом, топить очаг, укрываться от зноя. И ты сажаешь лес. Деньза днем, год за годом. Зная, что при твоей жизни лес не поднимется. У тебя естьцель, но ты ее никогда не достигнешь. Ты можешь думать лишь о тех, кто придетза тобой. Становишься одним целым со всем миром, с прошлым и будущим. Тыотказываешься от радости ради счастья. Ильмар, ты замечал, как часто мы путаемрадость и счастье? Говорим об одном, а хотим совсем другого. Мать гордоговорит, что ребенок – ее главная радость, а сама выплакивает глаза у колыбели,когда младенец болеет; ругает дитя, когда оно шалит; сокрушается, когда ее чадовырастает и перестает слушаться. А ведь ребенок не радость, а счастье! Поэтговорит, что стихосложение – его радость, а сам не спит ночами, ищаединственное нужное слово; курит гашиш, потеряв вдохновение; мечется от женщинык женщине, пытаясь понять, что же такое любовь. А ведь написать строки, которыепереживут века, – это тоже не радость, это всего лишь счастье! Садовник в своемсаду, живописец у полотна, моряк у штурвала – это вовсе не радость! И человекмечется, не понимая, где же грезившаяся ему радость. Боясь понять, что счастьене равноценно радости. Что нельзя их путать, как нельзя путать Слово, владеющеемертвым, и слово, что говорят живым!

Я споткнулся и схватился за Антуана, чтобы не упасть.

– Совсем я тебя уморил? – спросил летун.

– Нет, Антуан.

Я боялся посмотреть ему в глаза. Оторвать взгляд от пыльнойдороги, которой, быть может, ступал и сам Искупитель.

– На меня порой находит. – Антуан засмеялся. – Наш добрыйлекарь уже полвека насмешничает над страстью вещать, но, видно, этонеистребимо.

– Спасибо тебе, – сказал я.

Маркус, чей ослик трусил впереди, оглянулся.

Мальчик, желающий счастья для всех, ободряюще кивнул нам.

Я улыбнулся ему в ответ.

А потом огляделся – будто впервые. Будто шел до того сзавязанными глазами, как в каменных катакомбах Урбиса перед встречей с ПасынкомБожьим.

Прозрачная голубизна – шатер неба над головой. Колышущеесямарево – недостижимый горизонт перед глазами. Сухая холмистая равнина, пыльнаядорога – под ногами.

Тысячи лет.

Люди, тянущие плуг. Люди, строящие дома. Люди, растящиедетей.