– Держусь! – крикнул я и был награжден глотком теплойсоленой воды.

Как же некстати разыгралась буря!

Удерживая над водой Антуана, я попытался заглянуть ему в глаза.Далеко ли там до слепой паники?

Нет, и следа ужаса не было в его глазах.

– Мне с того раза… кажется, что живу взаймы… – прошепталАнтуан. – Будто должен был умереть, но Сестра хранила… для чего-то…

Ударила новая волна, пронесла на гребне – мимо Жерара, прямок Йенсу, плывущему неумело, но старательно.

– Молчи! – выныривая, прокричал я. – Хранила и хранитьбудет! Молчи!

Метрах в двадцати от нас, еще раз подтверждая своенеслыханное мастерство, сел на воду планёр Хелен. Куда мягче, чем наш. Уголкомглаза я заметил, что первым из кабины выпрыгнул Маркус.

– Я не могу… – обвисая, прошептал Антуан. Его тело сразуотяжелело, но в этот миг его подхватил Жерар. Глянул на меня:

– Что со стариком?

– Он не умеет плавать!

Будто был в этом смысл, мы сбивались в кучку. Антуана теперьдержали двое – я и Жерар, Луи помогал Жану. Остальные худо-бедно плыли сами,даже Луиза, наверное за счет объемистых телес, легко плясала на волнах.

Корабль был совсем близко. Не военный, не торговый –рыболовная шхуна, из тех, что шныряют вдоль берегов, стараясь не забиратьсядалеко в море.

А тучи уже стлались над головой. Свет молний перебивалисчезающие солнечные лучи. Я повернул голову к шхуне – и увидел…

Словно следуя за линией облаков, накатывала на нас очереднаяволна… небывалая, чудовищная, из тех, что моряки зовут девятым валом.

Сердце замерло.

Из-под этого гребня мы выберемся не все.

Взмыл на волне бесстрашно мчащий к нам кораблик, изнанкаволны засветилась на уходящем солнце – сверкающей изумрудной толщей, пеннымихлопьями…

– А-а-а… – закричала Хелен, тоже увидавшая волну.

Время будто замедлило бег, я видел, как в лицах отражается ужас,как задирает голову Маркус, выставляет руку навстречу волне – беспомощнымжестом утопающего… или…

Губы мальчишки шевельнулись – заглушенные ревом волны, хотясейчас он кричал.

Но это Слово не обязательно слышать.

Стало черным-черно.

Невиданный холод прокатился над морем, и моя рука,загребающая воду, разбила тонкую корочку льда.

Из гребня волны Словом вырвало огромный кусок – с тойлегкостью, что недоступна смертному.

Мимо нас, ревя и грохоча, прокатились две волны. Блестяшлифованной водной гладью, колебля море, не зная, что жертвы ускользнули.

Наверное, последний раз такое видели иудеи, которых велчерез море Моисей.

– Господь мой… – вскрикнул Жерар.

Нас мотало и бросало в разные стороны. Из последних сил мыдержались на воде, на шхуне уже спускали паруса и кидали с борта веревки итрапы. А вслед за первой волной накатывала вторая, ничуть не меньшая. Я поискалвзглядом Маркуса, но вряд ли у того сейчас были силы для нового Слова. Онколотил по воде руками, и Арнольд уже подплывал к мальчику, готовый при нуждеподдержать.

– Мы все здесь погибнем! – завопил Йенс, которогокруговоротом прижало ко мне. – Нас всех ждет смерть!

В глазах его было безумие – темное, беспросветное…

– Где твоя вера, монах? – крикнул я ему. – Чего ты боишься,когда Искупитель рядом с тобой? Или нет Его власти над морем и ветром?

Мои слова Йенса словно отрезвили. Он замолчал, повернулся кшхуне.

А та уже вышла наперерез волне, закрывая нас от удара.Качнулся смоленый борт, стегнула по воде джутовая веревка – я поймал ее однойрукой, другой не отпуская Антуана.

То ли искусство капитана было подобно мастерству Хелен, толи Искупитель с Сестрой следили за нами совсем уж пристально – но с первого жераза повезло не только мне.

Шхуна скользнула между волнами, провалилась вниз, всехбросило к борту – прямо к протянутым рукам матросов. Из моих рук принялибезвольное тело Антуана, двое втащили голосящую Луизу, еще двое – отчаянноборющегося за жизнь Жана. Я растянулся на скользкой палубе, вцепился в нее,прижался всем телом. Шхуну бросало и кидало, но буря будто умерила первый свойнатиск. Дав себе лишь мгновение передышки, я поднял голову.

Маркус… Жан… Антуан… Луиза…

Безвольные, едва шевелящиеся, наглотавшиеся воды. Но живые ина палубе.

Йенс, Жерар, Луи, Хелен, Арнольд…

Они держались бодрее. Даже пытались сидеть.

Фарид и Петер выглядели лучше других.

Руссийский шпион мелкими глотками отхлебывал что-то изфляжки. А Петер пытался объясниться с матросами.

Я огляделся – да это и впрямь был иудейский корабль.Смотрели на нас с изумлением и трепетом, но без враждебности. Повезло… вот ужбыла бы беда бедой – попасть на османскую или державную шхуну…

На четвереньках я подполз к Фариду и требовательно протянулруку. Шпион молча протянул мне фляжку.

– На Слове… прятал? – в перерыве между глотками спросил я.

– Чином я не вышел, Словом владеть, – будто извиняясь,ответил Комаров. – За пазухой прятал.

Бренди был густым и обжигающим. Наверное, руссийский, они наКавказе хороший бренди делают…

Прислонившись к фальшборту, я стал ждать, чем закончитсяразговор Петера с командой.

Кают для пассажиров на шхуне не было, и поместили нас вкубрике. Маленьком, чистеньком, со скобленым столом посередине и крепкимилавками вдоль стен. Запах рыбы был неистребим – но куда от него деться нарыболовной шхуне? Кутаясь в принесенные матросами одеяла из колючей верблюжьейшерсти, мы сидели, переглядываясь, еще не до конца поверив в спасение. Одеждунашу сушили где-то на камбузе.

Иудейского капитана звали звучно – Авром-Бер Адмони. Наиудея он ничуть не походил, здоровенный – под стать Арнольду и Жерару, рыжий, вперепоясанной кожаным поясом шерстяной блузе, со стальной серьгой в ухе, сгусто татуированными руками. Были на руках и русалки, и выцветшие от временинадписи, и силуэты кораблей. Знал я такую манеру: каждый корабль, на которомплавать доводилось, на собственной коже изображать.

А еще капитан неплохо говорил на романском, то ли радиторговых дел его выучив, то ли довелось жить в Державе.

– И тогда мы наняли два планёра и отправились к святымместам воздухом, – рассказывал капитану Жерар. Едва узнав, что капитан владеетроманским, он отстранил Петера от переговоров. – Но судьба вновь оказалась кнам сурова. Встречный ветер сбил нас с курса, и если бы не ваше судно…