людей туда-сюда с разными распоряжениями. Словом, надо, чтобы все поняли, что я очень занят, а стало быть, превосходно себя чувствую.

— Итак, вам угодно, чтобы ваши любезные наследники лопнули от злости?

— Да, Юхан, а я устрою им пышные похороны!

— Аминь, дорогой хозяин. Проводить вас в столовую?

— Нет, мне больше по нраву войти туда незамеченным и застать всех врасплох, особенно сегодня.

Барон удалился, а Юхан прошел в кабинет, где перепуганному Массарелли минуты казались часами.

— Идемте, любезный, — сказал ему Юхан с самым добродушным видом, — пора ужинать.

— Но… разве я сегодня больше не увижу господина барона? Он мне велел подождать здесь…

— А теперь он велит вам спокойно ужинать и ждать его распоряжений. Или вы думаете, у него других дел нет, как только слушать ваши россказни? Ну, идемте же. Да вы никак меня боитесь! Неужто я похож на злодея?

«Еще как!» — подумал Гвидо и осторожно вытащил ид рукава стилет, которым отлично владел.

Юхан заметил это и поспешил уйти; Гвидо последовал было за ним; но тут из-за двери выскочили два молодчика исполинского роста, накинулись на него и, приставив ему к груди пистолет, потащили в темницу замка; там они его обыскали, отобрали оружие и оставили под надзором стража башни: этот проходимец, убийца и мошенник по призванию, как говорили в те времена, носил в замке звание капитана, однако в парадных комнатах его никогда не видели.

Юхан стоял тут же и с самым благодушным видом смотрел, как выворачивали карманы Массарелли и прощупывали все его платье. Убедившись, что при нем нет никаких бумаг, Юхан ушел со словами:

— Спокойной ночи, милейший. Следующий раз будете сговорчивей!

И добавил про себя:

«Он хвастал, будто может доказать, что владеет важной тайной. Либо он врет, как болван, либо ведет себя осторожно, как человек деловой, но как раз осторожности-то ему и не хватило. Тем хуже для него! Посидит в темнице — живо во всем признается или представит свои доказательства!»

Между тем барон, несмотря на плохое самочувствие, тихими шагами вошел в праздничную залу, сел к столу, прикинулся, будто с удовольствием ужинает, и проявил всю веселость, на какую был способен, то есть высказал с ледяной усмешкой несколько мыслей, свидетельствующих о его чудовищном безбожии, и с отталкивающей жестокостью позлословил насчет тех, кого за столом не было. Сей милейший господин обычно произносил подобные клеветнические речи вполголоса, с небрежным видом. Наследники и прихвостни, услышав это, всегда спешили тотчас же рассмеяться, а затем усердно распространяли его наветы. Иные из гостей возмущались его словами, бранили себя за то, что откликнулись на его приглашение, но это как раз и мешало им спорить с ним, а уже если они отваживались на возражения, то делали это со всевозможными оговорками. Такие оговорки только подчеркивали обвинения, брошенные бароном по адресу отсутствующих. Он же повторял сказанное с видом надменным и вызывающим, а льстецы наперебой поддакивали ему. Честные люди вздыхали и краснели, стыдясь своей слабости, заманившей их в это логово, но барон не любил долгих бесед. Он бросал еще какое-нибудь обидное словцо по адресу доброжелателей и трусов, потом вставал из-за стола и уходил, не сообщая, собирается ли воротиться. Все общество напряженно ожидало, пока не становилось ясно, что более он не явится. Тогда все с облегчением переводили дух, даже злоязычники, которые в его присутствии дрожали не менее остальных. Однако на сей раз барон упустил случай отомстить и кой-кого помучить. Если бы он знал, что Маргарита дважды побывала в Стольборге, он не преминул бы предать это огласке со свойственной ему язвительностью. К счастью, провидение хранило эту невинную тайну, и присутствие самозванного Гёфле в Стольборге осталось необнаруженным.

Впрочем, Юхан велел своим подручным расспросить Ульфила обо всех, кто находился в Стольборге; но Ульфил Маргариту не видел, а на вопрос о том, как выглядит Христиан, ответил весьма удачно: недаром Христиан внушил ему непреодолимый ужас, скорчив страшную рожу и пробормотав какие-то угрозы на непонятном языке. Без маски Христиан нагнал на него еще больше страха, чем на самого Юхана, поэтому слова Ульфила только подтвердили мнение мажордома, и барон еще крепче утвердился в своем заблуждении. Итак, все пришли к выводу, что красавец Христиан Гёфле безвозвратно исчез, а настоящий Христиан Вальдо — чудовищный урод.

Эту новость барон и поспешил сообщить за ужином, не скрывая удовлетворения, ибо как раз перед его приходом присутствующие восхваляли талант Христиана, и барону было очень приятно развенчать его.

— Напрасно вы разочаровали графиню Маргариту, господин барон, — сказала Ольга, — ее пленило красноречие Христиана Вальдо, а завтра, после ваших слов, его голос уже не доставит ей никакого удовольствия.

Маргарита сидела за столом неподалеку от Ольги и барона, но она сделала вид, что не слышит их разговора, чтобы не отвечать барону, если тот обратится к ней, ибо он со вчерашнего дня уже неоднократно, но безуспешно пытался завести с ней беседу.

— Стало быть, вы полагаете, — спросил барон, повернувшись к Ольге, но достаточно громко, чтобы Маргарита услышала, — что в глазах графини любовную тяжбу выиграет только красавец защитник?

— Не сомневаюсь, — ответила Ольга, понизив голос, — и к тому же если он не старше двадцати пяти лет.

Этими словами Ольга хотела польстить своему пятидесятилетнему жениху, но он был в дурном расположении духа, и пущенная ею стрела не попала в цель.

— Графиня, вероятно, права, — сказал он Ольге так тихо, чтобы только она одна могла его услышать, — чем дальше уходят в прошлое эти прекрасные годы, тем меньше остается в человеке привлекательности, а следовательно — меньше надежд на брак по любви.

— Да, — ответила Ольга, — если действительно привлекательности становится меньше, но…

— Но если ты еще не стал пугалом, — подхватил барон, — можешь почитать за счастье брак по расчету!

И он продолжал, не давая Ольге возразить:

— Не осуждайте же бедную девушку, она обладает в моих глазах превосходным качеством — искренностью; если человек ей отвратителен, она так откровенно бросает ему в лицо свою неприязнь, что счастливый смертный, которого она полюбит, сможет не сомневаться в ее словах. Она-то уж никого не станет обманывать!

И прежде чем Ольга нашлась, что ответить, барон обернулся к своей соседке с другой стороны и переменил тему разговора.

Молодую девушку охватила сильнейшая досада и тревога. Как только гости встали из-за стола, к ней подошла Маргарита, встревоженная не менее ее, хотя и по иной причине.

— Что вам говорил барон обо мне? — спросила она Ольгу, уведя ее в безлюдную галерею. — Он говорил с вами две или три минуты, не