Я сидела в главном зале выставочного центра в Буэнос-Айресе и ждала выступления далай-ламы. Была середина лета, очень жарко, а кондиционер работал весьма экономно. Я, вся в испарине, ерзала на стуле, сидя довольно далеко от сцены и наблюдая ее только с «подложкой» из массы людских голов. Зрителями были семьсот крупнейших бизнесменов из самых разных стран. Я участвовала в ежегодной конференции о вдохновении и работе с людьми, на которой основным спикером был далай-лама. Я должна была выступать сразу после него.

Руководителям компаний и бизнесменам дали редкую возможность задать ему вопросы после выступления. Эти вопросы были сложными, политическими, и, отвечая на них, далай-лама не жалел своего времени. При помощи переводчика Его Святейшество на каждый вопрос отвечал от десяти до пятнадцати минут и невероятно детально. Когда время подошло к концу, ведущий вечера осмотрел зал в поисках человека, который задаст последний вопрос.

Получилось так, что я, как следующий спикер после далай-ламы, получила возможность задать ему один вопрос. Но о чем я могла его спросить? Все смотрели на меня, включая и самого далай-ламу. Что произошло дальше, стало для меня одним из самых серьезных жизненных уроков. Но об этом чуть позже.

Сперва объясню, как я «дошла до жизни такой». Благодаря тому, что мой жизненный путь пересекся с далай-ламой, мои друзья из Бронкса стали называть меня «Форест Гамп». Они привыкли к тому, что я путешествую по всему свету, провожу семинары с сотнями людей и рассказываю, как вдохновлять. У меня есть компания Manifest Living[28], которая помогает взрослым людям жить, как они считают нужным и полезным. Меня часто привлекают в качестве мотивационного спикера. Так уж получилось, что я нашла себя там, где мое присутствие приносит пользу.

Я и понятия не имела, что все так может обернуться. Все началось со статьи в The New York Times. Потом про меня писали другие газеты и журналы. Я получала награды, мне даже посвятили весь выпуск передачи «20/20». На канале Lifetime Television вышло кино «Лиз Мюррей: От бездомной до Гарварда». В общем, много чего происходило, но это уже совершенно другая история, не имеющая отношения к этой.

Я путешествовала, училась и отдыхала от учебы. Я уезжала и возвращалась в Нью-Йорк, где жили мои друзья и отец.

Папа бросил наркотики после того, как у него диагностировали ВИЧ. Сотрудники приюта, в котором он жил, помогли ему найти нужных врачей и получить лекарства. После тридцати лет употребления папа был ВИЧ-позитивным, у него обнаружились большие проблемы с сердцем, гепатит С и на три четверти разрушенная печень.

Однажды, когда я только начала обучение в Гарварде, мне позвонил его доктор и серьезным тихим тоном сообщил, что мне «надо побыстрее приехать в Нью-Йорк, а то может быть поздно». У папы случился инфаркт. Я села на автобус и через некоторое время была в больнице. У папиного изголовья стоял священник и читал молитвы. Я взяла папу за руку, внимательно вглядываясь в его лицо. Папины глаза были закрыты, а лоб наморщен, словно он волновался.

Однако папа пережил инфаркт. Мои друзья дали ему прозвище «Питер Бесконечность»[29]за его удивительную живучесть. Папе так понравилось это прозвище, что он использовал его в виде подписи на собственной выписке из больницы. Он несколько раз повторил медсестре это прозвище, надеясь ее развеселить, и заявил, что у него больше жизней, чем у кошки. Я вывезла папу на инвалидном кресле на улицу и с тех пор взяла на себя всю ответственность по уходу за ним.

Папино здоровье оставалось очень хрупким, поэтому я решила, что он должен жить вместе со мной. Ему надо было принимать большое количество медицинских препаратов, часто ездить на консультации с врачами, делать анализы крови, химиотерапию от гепатита С, а также получать антиретровирусные средства от ВИЧ. Доктора называли дозу препаратов «коктейлем». Это были лекарства, которые стали доступны ВИЧ-инфицированным и больным СПИДом после смерти мамы.

Несколько лет моей жизни были посвящены заботе о здоровье папы, учебе и экзаменам, рабочим поездкам по стране и за границу. Это был непростой период, во время которого мои друзья оказали мне неоценимую помощь.

Мои друзья всегда меня поддерживали, они были моей второй семьей. Среди них были такие старые друзья, как Бобби, Джеймс, Ева, Сэм и Джош, но появились и новые – Рубен и Эдвин. Вместе мы отмечали дни рождения и помогали семьям друг друга, когда в этом возникала необходимость. Я могла приехать из Бостона в Нью-Йорк и застать в нашей квартире Эдвина, который смотрел с папой сериал «Закон и порядок». Они ели чипсы, обменивались шутками и смеялись.

С Эдвином (или Эдом) я познакомилась через Еву. Эдвин отвозил папу на консультации врачей, покупал продукты, готовил ему еду и стирал. Он стал папиным другом. Мы с Эдвином жили по соседству. Когда у меня было свободное время, мы втроем шли в папин любимый ресторанчик или в кино. Мы помогали папе пронести в кинозал контрабандой сникерс и бутылку воды. Как только начинался фильм, папа радостно разворачивал свой сникерс, и на его лице появлялась улыбка от того, что ему не пришлось переплачивать за него в кафетерии в фойе.

Дела Лизы и Сэм наладились. Сэм сейчас замужем и живет в штате Висконсин. Лиза окончила колледж и работает преподавателем с детьми, страдающими аутизмом. У Джейми двое детей, и она живет в Неваде. Бобби учится на медбрата, и у него тоже двое детей. Они были и остаются моими близкими друзьями.

Последние несколько лет жизни папы мы провели с ним в Кембридже. Я сняла дом с пятью спальнями поблизости от Гарварда и перевезла в него папу. За месяц до смерти папы мы с Эдом отвезли его в Сан-Франциско. Папа показал нам некоторые места, в которых часто бывал во времена своей юности. Мы не расспрашивали его о деталях тех давних лет, и сам папа ничего нам не рассказывал. Мы побывали в самых дорогих папиному сердцу местах: Хайт-Эшбери[30], Алькатрас и книжный магазин City Lights. Папа прошелся вдоль старых полок с книгами, вытащил романы Керуака и стихи Гинсберга и перечитал некоторые отрывки, к созданию которых имел непосредственное отношение.

Потом я нашла в своем чемодане записку от папы со словами: «Лиз, я уже давно поставил крест на том, о чем мечтал, но знаю, ты сохранишь и осуществишь все мои мечты. Спасибо за то, что мы снова семья».

Я повесила эту записку над своим рабочим столом, чтобы они меня вдохновляли. Я смотрела на папин размашистый почерк и чувствовала прилив любви, нежности и спокойствия.

Через три недели после возвращения из Сан-Франциско папа не проснулся утром. Его сердце остановилось. К тому моменту папа уже восемь лет ничего не употреблял, ему было шестьдесят четыре. Последние годы жизни он вел группу «снижения вреда», помогающую бывшим наркоманам. В день после его смерти ко мне пришли многие мои друзья, чтобы поддержать меня в тяжелую минуту. Мы сидели на расстеленных на полу матрасах и разговаривали.