У меня был последний семестр учебы, за который я должна была пройти программу одного года школы. Мне надо было ходить на интервью в колледжи. В общем, у меня совсем не оставалось времени на работу. Я ежедневно проводила в школе около десяти часов, приходила домой и заполняла заявки на поступление в колледжи. Питались мы тем, что я приносила из The Door.

Казалось, я совершила большую ошибку, потратив все свои сбережения на квартиру. Если бы я этого не сделала, то все было бы нормально. Я осталась без денег, как в тот день, когда убежала от Карлоса. Каждое утро я уходила в школу, а Лиза просматривала объявления о работе и ходила на собеседования. Потом в наш почтовый ящик начали сыпаться конверты со счетами, на которых черным по белому был написан последний день оплаты. Я дико нервничала и напрягалась.

Мы подумали, что социальная помощь – это наше единственное решение. Государство выручало нас и раньше, тут ни для Лизы, ни для меня не было ничего нового. Я с мамой столько раз бывала в социальных конторах, что наизусть знала все, о чем меня могут спросить. Но оказалось, я не была готова к встрече с грубой и мрачной женщиной, которая рассматривала наше дело и раз за разом отправляла нас восвояси.

То у нас не было свидетельства о смерти мамы, то доказательства, что наш отец никак нам не помогает. Но как, в случае с папой, можно доказать то, чего не происходит? Мы не нашли копию маминого свидетельства о смерти и ничего не могли с этим поделать. Утром в тот день, когда я должна была пойти на интервью в New York Times, мне казалось, что мы наконец собрали все необходимые бумажки для соцслужбы, которая оплатит квартиру и даст денег на еду.

– Вы не можете рассчитывать на государственную помощь, – заявила мне дама в социальной конторе, захлопнула нашу папку и положила ее на другой стол.

– Что вы имеете в виду? – переспросила я, хотя было понятно, что дама не собирается со мной долго разговаривать.

Она глубоко вздохнула, закатила глаза и ответила:

– Я имею в виду, что ты, принцесса, не имеешь права на государственную и социальную помощь.

Она назвала меня принцессой? Это что еще за ерунда? Мне показалось, что я снова оказалась в приюте или в мотеле с Карлосом. Когда ты стоишь с протянутой рукой, ты полностью зависишь от других. Чем в большей степени ты зависишь от других, тем хуже. Я понимала, что мне надо стать совершенно независимой, и только тогда такие люди, как эта женщина, перестанут влиять на мою судьбу и исчезнут с моих горизонтов.

– Мэм, я прекрасно услышала, что вы сказали. Я прошу вас ответить, почему именно я не имею права на социальную поддержку.

Женщина произносила много слов, снова закатывала глаза, но я так и не услышала четкого обоснования ее отказа. Мне осталось только наорать на нее, что никак не меняло ситуации. Ей было совершенно все равно.

Я всерьез разозлилась. Мне показалось, что сидящая передо мной безразличная особа олицетворяет всех бездушных социальных работников и учителей, которых я встречала на своем жизненном пути. Я вскипела и подняла руку, показывая ей жестом «Остановись». Моя рука оказалась гораздо ближе к ее лицу, чем это принято в нормальном человеческом общении.

– Знаете что? Я не хочу опаздывать на интервью по поводу приема в Гарвард. Я не могу больше тратить на вас свое время.

Я хотела показать ей: хотя она и думает, что правит моей судьбой, я самостоятельный человек, который способен добиться успеха.

Она громко рассмеялась.

– Вот как? Давай, иди, у меня здесь мисс Йельский университет следующая. Не опоздай в свой Гаааарвард!

Кровь прилила у меня к лицу. Я выскочила на улицу.

«Ладно, – подумала я, выходя из ненавистного здания социальной службы. – Хоть она мне и не поверила, у меня сегодня действительно интервью по поводу поступления в Гарвард».

В тот день у меня был очень плотный график: утром встреча в социальной конторе, интервью по вопросу приема в колледж на Манхэттене и под конец интервью в New York Times. Я старалась не пропускать занятия в Академии, поэтому отвела один день на все интервью сразу.

Первый визит, увы, не задался. Я встретилась с выпускником Гарварда в офисе его адвокатской конторы. Интервью пролетело вежливо и незаметно. Я отвечала на стандартные вопросы о школе, образовании и профессиональных целях в жизни.

Помню, что я спустилась на лифте вниз, открыла свой дневник и перепроверила адрес, по которому проходило собеседование в New York Times: Сорок третья улица, Запад, дом 229.

Я прошла через детекторы на входе и на лифте поднялась на нужный этаж. В комнате собрались соискатели стипендии. Я села в кресло и осмотрелась. Два ученика старших классов пришли со своими родителями. Кто-то ходил из угла в угол. Одна мама, словно тренер перед выступлением атлета, массировала своей дочери плечи. На журнальном столике лежали выпуски газеты The New York Times.

Я понимала, что победить в конкурсе и получить стипендию важно, но я не осознавала всей важности именно этой стипендии. Я прекрасно знала, что учиться в одном из лучших колледжей без хотя бы частичного финансирования практически нереально. И я хотела поступить в один из лучших колледжей, потому что именно они предоставляли своим выпускникам максимальные возможности хорошей карьеры.

В Гарварде образование стоит очень дорого, а в той ситуации я даже не могла позволить себе купить бутерброд в киоске. Без финансирования – никуда. Но я не понимала значения стипендии New York Times, потому что никто из знакомых не читал эту газету. В моем районе люди читали только бульварные издания New York Daily News или New York Post. Я не понимала, что The New York Times – это крупнейшая и самая влиятельная газета всей страны. Эту газету читали только хорошо одетые люди, которых я видела в метро. Я лично The New York Times никогда в руках не держала.

Поэтому-то я не поняла, что все так волнуются. И хорошо – потому что, если бы знала, то сама начала бы волноваться. Академия научила меня более свободно и расслабленно общаться с людьми. Я за тот день уже много где побывала, поэтому просто сидела и наслаждалась теплом.

Я заметила столик с напитками и закусками, на котором стояли ряды бутылок с разной водой, а также лежали маффины, круассаны и булочки. Улыбчивая сотрудница с дредами на голове по имени Шейла, которая запускала соискателей в комнату для собеседования, предлагала всем угощаться. Она обратилась ко мне:

– Дорогуша, съешь чего-нибудь. Иначе все выбросят.

Когда меня вызвали, Шейла пошла впереди меня. Я оглянулась, увидела, что никто на меня не смотрит, и засунула в рюкзак несколько маффинов. Она же сама говорила, что, если их не съедят, то придется выбросить.

Я вошла в большую комнату с огромным дубовым столом посредине, вокруг которого расположилось около дюжины хорошо одетых людей. В торце стола стоял пустой стул, явно предназначенный для меня.