командирам распоряжения представляют «наилучший материал для биографии» генерала. По Клаузевицу, «история не указывает ни одного выдающегося великого полководца или главнокомандующего, который бы отличался ограниченным умом». Мысль об уме и общей культуре военных специалистов прочно укоренилась в отечественной историографии XIX в. И. Бурцов считал, что «для полного образования полковника не довольно даже одних военных знаний». «Все политические», «все нравственные науки» должны составить «общую пространную теорию, управляющую действиями истинных полководцев» (1819). Д. Милютин в статье о Суворове писал: «только тот полководец может назваться истинно великим, который соединяет в себе искусство владеть себе подобными и вообще нравственную сторону военных соображений с знанием дела и искусным употреблением материальной силы». И далее. «Все великие полководцы именно отличались искусством владеть людьми и привязывать их к себе» (1839). Астафьев полагал, что офицер «должен быть универсально образованным человеком» (1856).

В наши дни важно сказать о «блестящих врожденцах, полных силы и энергии», которые считают, что им «незачем ломать себе голову над кучей диссертаций» (Леваль). Еще Наполеон отрицал, будто бы гений постоянно подсказывал ему, что он должен делать. Причина в другом: «Я всегда работаю»; чтобы стать хорошим генералом, «надо не только иметь большой талант, но также большие знания». Многие офицеры становились и становятся генералами по знатности рода, при Сталине и после него — по преданности «первому лицу» и другим обстоятельствам, не имеющим отношения к их квалификации. По мнению эрц-герцога Карла, «не всегда можно назвать полководцем генерала, возглавляющего армию. Большинство лиц, командующих армиями, не имеет ни малейшего представления о стратегии, и знакомо только с тактикой. Они не способны охватить крупную операцию в целом». «…Имеется масса случаев, — писал Клаузевиц, — когда люди, умственный кругозор которых не расширялся соответственно их продвижению по иерархической лестнице, оказывались весьма посредственными на высоких постах, хотя они и проявляли выдающиеся отличия на низших должностях».

Горьков в своей слабой книге о Ставке не устает восторгаться Жуковым, «полководцем и стратегом от Бога, не имевшим никаких военных дипломов, но сыгравшим тем не менее выдающуюся роль в достижении великой Победы». Жуков не окончил даже училища, но у него «великолепная военная подготовка», «огромное военное наследие»… «во всем мире он считается крупнейшим специалистом по вопросам тактики и стратегии». Победили «выходцы из самых бедных слоев населения, имевшие начальное образование». Впрочем, Горьков вскоре сам себя опровергнет. Оказывается, «вчерашним командирам дивизий», занявшим высокие посты, не хватало знания стратегии. Сталин и многие его маршалы не сумели воспользоваться опытом истории. Как показал А. Свечин, не все маршалы Наполеона имели достаточное общее образование. В ходе сражений они получили «превосходную тактическую подготовку», приобрели способность организовать работу 20–30 тыс. солдат, чтобы достичь «указанных Наполеоном целей». Но при самостоятельном руководстве операциями «они представляли как бы людей, бродящих в потемках». Не-владение теорией «рано или поздно отомстит за себя». Жоми-ни говорил об «ошибках, какие совершали самые знаменитые генералы из солдат всякий раз, когда им поручалось ведение всей кампании и когда к их доблести не добавлялось образование». Наполеон вспоминал о маршале Мюрате: «без меня он ничего не значил». Этот опыт наполеоновских маршалов не повторил ли Жуков с его весьма спорной Берлинской операцией, неудачной последующей карьерой? Правы ли те авторы, которые во всех его бедах винят Сталина, Берию, Хрущева?

Мы особо подчеркнем, что в российской историографии XIX в. постоянно звучала мысль о полководце «как идеале в нравственном и умственном отношениях». Он призван «заботиться об армии как о самом себе, ощущать на самом себе малейшие страдания последнего атома его армии» (полковник Астафьев). Этому диссонируют появившиеся в последнее время в литературе РФ странные утверждения, будто бы «у военных и политических руководителей есть своя мораль, отличная от общечеловеческой. Их цель всегда оправдывает средства ее достижения» (Горьков). Эта иезуитская формула по существу объявляет правомерными любые преступления. Она грубо противоречит прогрессивной традиции военной теории. «Лишь тот велик, кто справедлив», — писал Дюра-Ласаль. И далее. «Нравственные качества главнокомандующих суть следующие: бескорыстие, человеколюбие, чистота нравов, скромность, вежливость и благородство; без этих добродетелей слава их была бы несовершенна». Главнокомандующий никогда не должен «простирать алчных рук на казну государственную». Еще одно обязательное качество полководца также игнорируется мифотворцами. Он должен обладать властью на театре войны. А. Суворов требовал «полной мочи избранному полководцу», и Павел I, напутствуя его в поход против наполеоновской армии, писал: «распоряжайтесь сими войсками к пользе общей». В другом рескрипте императора Суворову говорится «об оружии, вам подвластном». Полностью принимая этот принцип, генерал-адъютант российского императора Жомини в записке от 15 июня 1828 г. откровенно высказал свое мнение о том, чтобы Николай I не стеснял своим присутствием на фронте главнокомандующего, чтобы сражением руководил «самостоятельный начальник». В другом случае он подчеркивал, что полководец должен «иметь полную свободу действий по своему благоусмотрению». Вслед за Жомини Милютин уже Александру II (который «рвался к командованию», присвоил себе звание генерал-фельдмаршала) доказывал, что простое его присутствие на передовых позициях войскам «неуместно», «теснит главнокомандующего».

С вопросом о власти полководца связаны мысли Наполеона о «единстве в командовании (единстве военной мысли во главе армии)» как «условии первостепенной важности на войне, самом основном требовании войны», «на одном театре должна быть лишь одна армия», «на войне только обстоятельства (т. е. обстановка) повелевают». Поэтому «сверху должно даваться только общее направление, только ставиться цели, средства же к их достижению должны предоставлены свободному выбору исполнителей, иначе успех немыслим». В трудах Жомини эта мысль нашла свое развитие: «Полководец, имеющий полную свободу действий, всегда будет обладать большими преимуществами в борьбе против полководца, которого гений и руки связаны верховным советом, находящимся за 200 лье от театра войны»; разрабатываемая правительством «инструкция для генерального штаба» «не должна налагать на главнокомандующего неразрывных цепей. Главнокомандующий всегда должен иметь власть располагать свои войска в соответствии со своими намерениями и с масштабами предполагаемых им действий». Автор полагает, что военный совет при главе государства должен определить лишь цель кампании, наступательный или оборонительный характер операций, необходимые материальные средства, резервы и ополчение на случай неприятельского вторжения.

Вслед за Жомини Милютин считал, что главком — это «неограниченный начальник в армии», «ему предоставлена полная свобода в составлении плана действий». Разработанное этим реформатором положение 1868 г. предоставляло главкому «власть распоряжаться в направлении военных действий по своему непосредственному усмотрению». Положение 1876 г. еще более усиливало права главкома. К этой теме обращался и Тухачевский. Во время гражданской войны (1921) в одной из своих статей он писал: «Вмешательство политики в дела стратегии чрезвычайно большое зло. Для успеха военных операций главнокомандующему должна быть предоставлена полная мощь. Политика должна ему