Через Джагат Рама ей передали, что милорд изволит ужинать один у себя в кабинете. Аллегра весь вечер не находила себе места: пойти к нему или нет? А может, он все-таки придет сам? По возвращении в Лондон они не пропускали ни одной ночи любви. Терзаемая тоской и болью, она заставила себя переодеться на ночь. А вдруг благие намерения, заставившие ее вмешаться, окончательно уничтожат его гордость?

Морган-хаус погрузился в тишину, все слуги давно уже спали, когда она решилась. На цыпочках, прикрывая свечу от сквозняка, Аллегра кралась по коридору. Невольно вздрогнула и плотнее запахнула халат. Здесь, вдали от пламени камина, было очень холодно.

А вот и апартаменты Ридли. Из-под двери в маленькую спальню пробивалась полоска света. Поколебавшись еще секунду, Аллегра храбро, без стука открыла дверь.

Он сидел, опираясь локтями на небольшой стол посреди сумрачной комнаты. Подбородок покоился на сжатых кулаках. Лицо сковала маска гнева. А перед ним стояли большая бутылка джина и бокал.

У Аллегры внутри словно что-то оборвалось. Дрожащей рукой она поставила свечу на стол и шепнула:

– Грей?

– Убирайся, – осклабился он. Его взгляд пылал яростью.

– Нет. Я тебе нужна.

– Все, что мне нужно, – это джин. – Он снова посмотрел на ее едва освещенное лицо и отвратительно скривился: – Ну-ну, нечего так трястись, дорогая женушка. Я еще не успел приложиться. Я просто сидел здесь все это время и дивился, почему до сих пор этого не сделал. – И он протянул руку к бутылке.

– Ради всего святого, Грей! Не надо!

Грей грохнул бутылкой по столу и вскочил на ноги. Его огромная фигура угрожающе нависла над Аллегрой. Ей стало страшно: кто знает, на что он сейчас способен?

– Будь ты проклята! – рычал он, меряя ее взглядом. – Если я захочу напиться, то напьюсь, и черта с два ты мне помешаешь! Или у тебя в запасе есть еще какие-то бабские штучки, вроде той, что ты выкинула сегодня? Может, немножко слез? Или душещипательных речей? Похоже, ты была готова целовать ручки Баттерби еще тогда, в Ладлоу! Чтобы спасти меня от обиды!

– А мне казалось, что шропширское чудовище сгинуло навеки, – горестно прошептала она, потрясенная несправедливыми, жестокими словами.

– Чудовище?! – Грей что было силы ударил кулаками по столу, так что бутылка с бокалом подпрыгнули и едва не упали. – Что-то вы запоздали с сожалениями по поводу выбора мужа, мадам! Я такой, какой есть! Чудовище, коль вам угодно. И трус. – Он пожал плечами. – Наверное, нам больше не стоит показываться на людях. Чтобы не подвергать тебя новому позору.

– Позору! – взорвалась Аллегра при виде столь поразительного упрямства. – Я горжусь тем, что ношу твое имя! Что стала твоей женой! Женой доброго и сильного человека, да-да, и к тому же настоящего храбреца не в пример многим!

– Который корчится при одном виде шпаги! Или ты не видела?

– Да разве только так можно увидеть храбрость?! – Аллегра возмущенно топнула ногой. Он издал какой-то странный лающий хохот:

– Нет, если ты владеешь шпагой. А если нет… Ах, как этого не хватает… – И он снова обернулся к бутылке: – По крайней мере с джином чувство обиды притупляется.

Аллегра вырвала у него бутылку и бросила в камин. Жидкость мгновенно воспламенилась, осветив комнату ярким дьявольским светом.

– В джине может быть только фальшивая храбрость! – кричала она. – И фальшивое мужество!

– Черт побери! – Пылая яростью, Грей дернул ее к себе. – Тебе понадобился мужик? В этом все дело? Ну, сейчас ты его получишь! – Он стал целовать Аллегру грубо, до боли.

Она еле слышно застонала. Грей сейчас овладеет ею – хочет она того или нет. Это написано у него на лице. И Аллегра содрогнулась от отвращения. И от страха за свою беспомощность.

– Не надо, отпусти меня, – взмолилась она. Попытки вырваться ни к чему не привели. Грей уже опрокинул ее на спину прямо на полу. Халат распахнулся, и он располосовал кружевную ночную рубашку одним неистовым рывком. При виде обнаженной груди желание вспыхнуло в нем с новой силой, и он принялся целовать соски. Аллегра корчилась под этими жестокими ласками.

Когда Грей снова стал целовать ее шею и губы, она перестала сопротивляться. Этим его распалишь еще сильнее. И Аллегра зажмурилась, подавляя тошноту, чувствуя, как горят глаза от непролитых слез.

Но вот Грей застонал, и она подняла веки. Оказывается, ее щеки были влажными от слез, и оба только сейчас это заметили. Ридли резко отвернулся. Скорчился в немыслимый болезненный комок и обхватил голову руками. Широкие плечи сотрясались от рыданий.

– Ох, Аллегра! Когда же это кончится?!

Она в тот же миг оказалась рядом и прижала к себе его голову:

– Грей, мой любимый. Мой милый, мой хороший Грей! Ты и так сделал для Чарли все, что нужно. А теперь отвези меня домой, в Бэньярд-Холл. Зачем еще оставаться здесь, где всякие свиньи, вроде этого Баттерби, будут над тобой издеваться? Поедем домой!

– И как ты прикажешь мне это сделать? – Он поднял голову, и его затравленный взгляд пронзил ее сердце болью. – Как в прошлый раз, уползти, словно побитый пес? И снова топить свою трусость в джине? Нет, я должен остаться! – Грей перевел дыхание и смахнул слезы рукавом. – Я все еще надеюсь, что вот в следующий раз… Ведь этому нет никакого объяснения! Я прошел через десятки боев! Кровавых кампаний, в которых многие теряли от ужаса рассудок и бежали с поля боя. А мне все было нипочем. Я не знал страха. Зато теперь… Господи Иисусе! Ты хоть представляешь, на что это похоже? Кровь стынет в жилах, и этот холод пронизывает до костей. В ушах гудит, внутри все переворачивается от ужаса… Как будто передо мной разверзается собственная могила. А мои пальцы, мои руки… они как кисель, они бессильны… – Он застонал и прижался к ней еще крепче. – Аллегра, ну как это понять, как объяснить?! Где найти ключ, чтобы скинуть эти кандалы?!

– Но ведь сегодня тебе хватило отваги драться с Баттерби. И что бы ни болтал этот паскудник, ты бы не боялся, если бы дрался простой палкой!

– Знаю. Палкой. Тростью. Но стоит мне взять в руку шпагу, стоит почувствовать холодную острую сталь, я снова вижу лицо Осборна, искаженное гримасой смерти! Я слышу, как кричит Руфь, проклиная меня. – Он язвительно расхохотался. – Удивительно, с какой легкостью этот милый голосок поднимался тогда до визга.

– Может быть, ты просто жалеешь, что убил его?

– Это Осборна? Вот уж ни капли не жалею. Он был чванливым, никчемным типом. И я ни минуты не сомневался, что он затеял ссору нарочно.

– Но верно и то, что ты не собирался непременно его убивать?

– Верно. Он и фехтовальщик-то был никудышный. Я решил, что обезоружу его – и дело с концом. Но прошел дождь, он поскользнулся на влажной траве и налетел на мою шпагу прежде, чем я успел ее убрать.