Озмод пожал плечами, словно крестьянин, которого спросили, умеет ли он косить.

— Я еще раз проверил прицел по направлению. А что будет с рамой, предсказать не берусь. Ты слышал, как она затрещала.

Шеф глубоко вздохнул, глянул на противовес, на раму, на пращу с аккуратно обтесанным камнем. Картина не внушала оптимизма, но вычисления говорили, что все в порядке.

— К выстрелу! Всем отойти. Озмод, давай!

Когда тот выдернул болт, Шеф уже летел в прыжке к лестнице, ведущей на вершину башни. Позади него раздался скрежет, удар и еще встревоженные крики — это торопливо подклиненная рама медленно развалилась. Однако камень летел, он все еще набирал высоту, когда Шеф достиг своего наблюдательного пункта. Переведя взгляд на цель, король увидел, что та вдруг шевельнулась. Огромная деревянная клеть противовеса мгновенно скрылась за стеной мантелетов, длинное плечо вскинулось. Шеф наблюдал невероятно мощный мах пращи, словно бросок гигантской руки. И вот в небе уже два камня: один поднимается, другой опускается. Какое-то мгновение казалось, что они столкнутся в воздухе. Потом позиция «Волка войны» окуталась пылью. И над этой тучей пыли вражеский снаряд все набирал высоту.

Слабый зрением Эркенберт не мог разглядеть полет его первого снаряда. Стоявший рядом брудер ордена служил ему наблюдателем, но доклад этого человека был краток:

— Очень близко, над самым верхом ворот. Вот бы на волосок пониже, герра, и будет самое то!

Замечательно, но волосок трудно перевести в фунты. Эркенберт сделал все, что смог. Во-первых, он знал, что масса противовеса не меняется, ведь теперь он перезаряжал машину, не снимая груза, а просто поднимая короткий конец метательного рычага. Пока прислуга занималась этим, налегая на неподатливые канаты, дьякон размышлял над своей задачей. От машины до ворот триста ярдов или около того. Нужно лишь чуть-чуть уменьшить дальность. Значит, в ряду снарядов-разновесов нужно взять следующий, который на одну ступеньку веса тяжелее только что выпущенного камня. Но что, если снаряд упадет чуть ближе, чем надо? Как определить разницу? Если камень, примерно двухсотфунтовый, пролетает триста ярдов при своем весе, то какого веса должен быть камень, чтобы он преодолел двести девяносто пять ярдов? Эркенберт знал, как получить ответ. Нужно умножить триста ярдов на двести фунтов и результат разделить на двести девяносто пять ярдов.

Но вся беда в том, что для Эркенберта — выпускника знаменитой йоркской школы латинской премудрости, школы, в которой в свое время учился дьякон Алкуин, министр Карла Великого, поэт, издатель и комментатор Писания, — для Эркенберта эта задача выглядела совсем по-другому. Для него триста записывалось как ССС, а двести — как СС. Если III умножить на II, будет VI. Умножить С на С — здесь нужна уже не арифметика, а здравый смысл, и он подсказывает ответ: ХМ. У Эркенберта здравого смысла хватало, он в состоянии был довольно быстро, если и не сразу, определить, что ССС умножить на СС будет VIXM. Но VIXM — шесть десятков тысяч — больше похоже на какое-то название, чем на число. Сколько может получиться, если VIXM разделить на CCXCV, вряд ли скажет даже самый мудрый из людей, тем более находясь на поле брани.

Эркенберт поразмыслил и просто выбрал следующий по весу валун. Судя по написанным на его боку цифрам, он был фунтов на пять-десять тяжелее, чем только что выпущенный, — все приблизительно, как и те триста ярдов, в которые Эркенберт определил расстояние. Хоть дьякон и был арифметикусом, к абсолютной точности в цифрах он не стремился, разве что при подсчете доходов, запоминания символических библейских чисел и определения даты Пасхи. К тому же «Волк войны» еще никогда не встречал противодействия. Упавший в сорока ярдах снаряд противника вызвал негодование — он свидетельствовал, что хитроумный и враждебный разум противостоит воле Эркенберта, воле его императора и воле их Спасителя. А величина промаха порадовала дьякона — чего ждать от невежд, пытающихся подражать мудрецам, невежд, не изучивших даже труд Вегеция? Им никогда не хватит сообразительности, чтобы приспособить блоки и веревки для подъема метательного рычага. Что это там прислуга так долго с ним возится? Эркенберт махнул рукой монаху ордена, чтобы поторопил лентяев.

Один из тянущих канат, поскользнувшись на слое сухой пыли, осмелился проворчать на ухо соседу:

— Мы, моряки, все время ставим и убираем наш косой парус. Но мы это делаем с помощью шкива. Этот поп когда-нибудь слышал о шкиве?

Удар бича рассек моряку кожу на спине и заставил его закрыть рот. Когда стопорный болт был наконец водворен на место и тяжело дышащие люди оставили канаты, моряк незаметно пропустил свой под раму и, быстро завязав его полуштыком, двинулся прочь вместе со всеми. К чему это приведет, этот человек не знал. Он вообще не понимал, зачем его прислали сюда, по приказу епископа сняв с судна как раз в тот момент, когда намечался выгодный рейс. Но если можно как-то навредить, он случая не упустит.

Эркенберт с угрюмым удовлетворением осмотрел приготовленную к выстрелу машину, оглянулся на императора, наблюдавшего за дуэлью на безопасном удалении от крепостных метательных машин. Позади стояли две тысячи готовых ворваться через ворота воинов, возглавляемых баварцем Тассо, а также личная императорская гвардия.

Дьякон перевел взгляд на крепость и вдруг с изумлением увидел каменное ядро, взмывающее из-за вражеских ворот. В порыве ярости он закричал:

— Стреляй!

Видно было, как праща со снарядом оторвалась рванулась от земли, крутанулась и послала камень в небо, наперерез приближающемуся снаряду противника.

Затем раздался оглушительный удар, стон рвущихся канатов, треск и скрежет разрушаемых бревен и железных скоб.

Шеф удачно рассчитал поправку, и снаряд попал в цель; разнообразные ошибки взаимно уничтожились, как это нередко бывает, когда стараются получить точность на пределе возможного. Дальность взята чуть-чуть больше, сопротивление воздуха вообще не учитывается, подвижку рамы предсказать вообще невозможно, даром что она развалилась при выстреле, — но в результате все сделано правильно. «Волк войны» мгновенно рассыпался под ударом снаряда, легшего точно в середину требушета, разнесшего метательный рычаг, боковые укосы и клеть противовеса. Гигантская машина была повержена в прах, обломки падали на землю, как конечности сраженного героя. Поднятая пыль стала потихоньку оседать на принесший столько разрушений снаряд, словно пыталась стыдливо прикрыть его: вроде ничего и не случилось. Ошеломленный Эркенберт пошел осматривать обломки. Тут же опомнился, подслеповато вгляделся в сторону ворот — куда попал его камень? Позвал своего наблюдателя, задал самый важный на тот момент вопрос.

— Небольшой недолет, — флегматично отрапортовал брудер Годшальк. — На полволоска повыше — и было бы самое то.

Шеф с крепостной стены поглядел на упавший в четырех шагах от ворот снаряд, затем всмотрелся в тучу пыли, отметившую попадание во вражеский требушет, понял, что мелькнувшие минуту назад тени были крутящимися в воздухе обломками машины, и с удовлетворением подумал о пользе вычислений. Он сумел найти правильное решение — не только этой задачи, но и многих других.