Хотя оставалась еще главная проблема. Когда радостные крики защитников крепости начали наконец стихать, Шеф поймал ликующий взгляд Бранда, на добрый фут возвышавшегося над ним.

— Мы справились с огнеметами, мы справились с катапультами! — торжествовал Бранд.

— Надо сделать кое-что поважнее, — возразил Шеф.

Бранд посерьезнел.

— Да! Нанести им крупный урон, я всегда это говорил. И как же мы это устроим?

Шеф помолчал. У него появилось странное чувство, как у человека, который потянулся за мечом, десять лет висевшим на поясе, и не обнаружил его. Король снова попытался воззвать к источнику вдохновения, к своему советчику, к своему богу.

Никакого отклика. Теперь у него была мудрость Аль-Хорезми. Мудрость Рига ушла.

Император римлян с изнуренным до крайности лицом опустился на походный стул.

— Полное фиаско, — сказал он.

Бруно потянулся за Святым Копьем, которое всегда было при нем, и прижался щекой к наконечнику. Через несколько секунд почтительно, но с прежней вялостью движений поставил реликвию на место.

— Даже Копье не в силах меня утешить, — продолжал Бруно. — Я слишком грешен. Я прогневил Господа.

Два задыхающихся от послеполуденного зноя телохранителя неуверенно поглядели друг на друга, потом на четвертого человека в палатке — дьякона Эркенберта, который, отвернувшись, подливал в питьевую воду вино.

— Ты прогневил Господа, герра? — переспросил Йонн, самый бесшабашный и глупый из двоих. — Ты же по пятницам ел рыбу. И Богу ведомо — да и всем нам, — что у тебя давно не было женщин, хотя тут полно…

Товарищ больно наступил Йонну на ногу кованым башмаком, и речь оборвалась.

На лице Бруно ничето не отразилось, он продолжал усталым тоном:

— С греческим огнем вышла неудача. Сорок добрых братьев убиты и взяты в плен, Агилульфа вытащили из воды сильно обгоревшим. — Во взгляде императора мелькнуло оживление, он распрямил плечи. — Уверен, что эти греческие мерзавцы выстрелили нарочно, зная, что могут попасть в наших. Но как бы там ни было, — он снова откинулся на спинку стула, — мы проиграли. Греческий флотоводец отказывается повторить атаку, все время хнычет о своих потерях. И «Волк войны» разрушен. Ворота целы и невредимы. Я не виню тебя, Эркенберт, но ты должен признать, что во втором их выстреле было нечто дьявольское. Казалось бы, можно надеяться, что Бог пошлет своим слугам удачу. Если они Его верные слуги. Боюсь, что я к таковым не отношусь. Уже не отношусь.

Эркенберт не поднял взгляда, продолжая выливать бутыль за бутылью, словно в бездонную бочку.

— Нет ли других знаков, о император, что Бог отвернулся от тебя?

— Их слишком много. К нам продолжают перебегать с той стороны. Они заявляют, что были христианами и их насильно обратили в ислам. Мы заставляем этих людей есть свиную ветчину, потом проверяем их сведения. Все говорят одно и то же. Арабская армия уже буквально за холмом, ее ведет сам халиф эр-Рахман. Десятки тысяч воинов, говорят они. Сотни тысяч. Всех, кто не исполняет волю халифа, сажают на кол. А самое худшее ты и сам знаешь, дьякон. Ни слова не слышно о Святом Граале, лесенке воскресения, которая должна стоять рядом с Копьем Смерти. Сколько уже людей погибло в ходе поисков? Иногда я слышу во сне их стоны. Тот пастушок, который приходил за Граалем в крепость, — ты замучил его до смерти. И тот светловолосый мальчик, который в пламени рухнул с небес. Они могли бы прожить долгую жизнь, но теперь они мертвы. И тщетно, все тщетно…

Император откинулся еще дальше, его длинные руки коснулись земли, глаза закрылись.

Металлические латные рукавицы лежали перед ним на столе. Дьякон Эркенберт тихонько подошел, взял одну, взвесил в руке и вдруг со всей силой тщедушного тельца ударил рукавицей по лицу ничего не подозревавшего императора. Из сломанного носа хлынула кровь. Пока ошеломленные телохранители хватались за мечи, Эркенберт уже был сбит с ног, распростерт на столе, и рука, подобная стволу дуба, стала душить его, а острие кинжала нацелилось в глаз.

Постепенно атмосфера разрядилась, император выпрямился и отпустил дьякона.

— Стойте, где стояли, парни. А ты объясни, какого черта это сделал?

На обращенном к нему бледном лице не мелькнуло и тени страха.

— Я ударил тебя, потому что ты предаешь Господа. Бог послал тебя исполнить волю Его. Какова бы Его воля ни была! А ты впал в грех отчаяния! Ты ничем не лучше самоубийцы, который ищет убежища в смерти из страха перед волей Господней. За одним исключением. Ты еще можешь искупить свою вину. На колени, нечестивец, который должен быть императором, и умоляй, чтобы Всевышний простил тебя!

Император медленно опустился на колени, кинжал выпал у него из руки. Бруно бормотал «Отче наш», а кровь все струилась по лицу. Эркенберт дождался конца молитвы.

— Достаточно. Пока достаточно. Исповедуешься перед своим духовником, а сейчас сиди тихо. — Дьякон осторожно ощупал сломанный нос императора.

Бруно не шевелился, он приучил себя к боли многочисленными самоистязаниями.

— Ничего страшного. Через пару дней будешь выглядеть по-прежнему. Выпей-ка. — Дьякон протянул Бруно кружку, из которой выплеснулась большая часть напитка. — А теперь послушай, что я тебе скажу. Да, греческий огонь нам не помог. Да, «Волк войны» разрушен. Да, Грааль все еще не найден. Но задумайся об этих перебежчиках, о тайных едоках свинины, которые приходят в твой лагерь. Они вероотступники и дети вероотступников, многократные предатели. Пришли бы они к тебе, если бы верили, что басурманский халиф может победить тебя? Нет. Они бегут, потому что не сомневаются в его поражении. Так поставь их в передних рядах твоей армии, напомни об участи, которая ждет у мусульман тех, кто отрекся от их лжепророка. Порази халифа, как Самсон, сильный у Господа, разил филистимлян.

Император потер испачканный кровью подбородок:

— Говоришь так, будто численное превосходство за нами, а не…

— Тогда разбей мусульман в горных теснинах. Отомсти за смерть неистового Роланда. Как там поют менестрели в «Песни о Роланде»?

К общему удивлению, подал голос флегматичный Йонн:

— Они, франки то есть, поют: «Paien unt tort e chrestiens unt dreit» — «Нехристь неправ, а христиане правы». Я слышал эту песню на рынке в Лувене. Из-за нее и вступил в орден.

— «Нехристь неправ, а христиане правы». Вот все, что нужно знать в этой жизни. Но чтобы укрепить твою веру, я расскажу еще одну историю. Когда посланники благословенного папы Григория прибыли в Англию, чтобы проповедовать Евангелие, мои соотечественники их не слушали, они предпочитали быть язычниками, в точности как нынешние еретики. И тогдашний архиепископ Павлиний совсем пал духом, готов был в своей слабости покинуть Англию и вернуться в Рим. Но тут апостол Петр, первый папа нашей церкви, от которого получили свою власть все последующие папы, явился Павлинию во сне и безжалостно выпорол его веревкой с завязанными на ней узлами, а потом приказал архиепископу продолжать свое дело. Когда же Павлиний проснулся, на его теле, там, где стегал святой Петр, были видны следы веревки. И Павлиний продолжил свой поход и победил. Так сделай это и ты, император! А в наказание за малодушие, хоть я и не твой духовный отец, назначаю такую епитимью: идти в первых рядах сражаться за святую церковь!