— Откуда такая уверенность? — спросила Карин. — Там уже почти полночь.

— Тс-с! — Компьютерщик приложил палец к губам, точно речь шла о страшной тайне. — Чикаго — это база данных, финансируемая правительством, как, скажем, сейсмологические установки. Но только об этом никому ни слова! Там всегда кто-то есть, потому что те, кому платят налогоплательщики, не захотят получить нагоняй за то, что утаили информацию от такой машины, как наша.

— Вот оно! — воскликнул Джек Роу, когда на экране появились данные из Чикаго.

"Женщина по имени Жанин Клунз в течение трех лет работала в должности профессора по кибернетике до брака с Дэниелом Кортлендом, в то время послом в Финляндии. Как коллеги, так и студенты высоко ценили ее умение разбираться в тонкостях компьютерной техники. Она активно участвовала в политической жизни университета, будучи ярым консерватором; эти убеждения не пользовались популярностью, но ее обаяние смягчало отрицательную реакцию. По слухам, у нее было несколько романов за время пребывания в университете, но без последствий и без ущерба для ее положения. Отмечалось, однако, что, за исключением политических событий, она активно не участвовала в общественной жизни университета, живя за его пределами в Эванстоне, штат Иллинойс, примерно в часе езды.

Полученное ею воспитание и образование вполне в духе времени. Она эмигрировала из Баварии в конце сороковых годов еще ребенком после смерти родителей и воспитывалась у родственников, у четы Чарльз Шнейдер в городе Сентралия округа Марион, штат Иллинойс. В ее характеристике сказано, что она была лучшей ученицей в средней школе, получила почетную стипендию для поступления в Чикагский университет, а после получения званий бакалавра, магистра и доктора ей была предложена штатная должность. Она часто ездила в командировки в Вашингтон, округ Колумбия, в качестве бесплатного политического консультанта, где и познакомилась с послом Кортлендом.

Вот и все, парижане. Привет из Чикаго".

— Все, да не все, — тихо сказал Витковски, прочитав яркие зеленые строки на экране. — Она — зонненкинд, Дитя Солнца.

— А я считала, в существование программы «Лебенсборн» никто не верит, — чуть слышно произнесла Карин.

— Большинство, возможно, — ответил полковник, — но только не я. Посмотрите, что происходит.

— Что это такое — Дитя Солнца?

— Это целая концепция, Дру. Суть ее в том, что до и после войны приверженцы «третьего рейха» посылали избранных детей к избранным «родителям» по всему миру. В их задачу входило добиться, чтобы Дети Солнца заняли влиятельные посты, тем самым проложив дорогу «четвертому рейху».

— Это уже из области фантазий, такого просто не могло произойти.

— А может, и произошло, — сказал Витковски. — Господи,мир сошел с ума! — возмутился шеф безопасности посольства.

— Подождите! -сказал сидевший за компьютером Джоэл Гринберг, прервав гневное выступление Витковски. — Из Чикаго идет дополнение. Смотрите на экран.

Все повернулись к дисплею с яркими зелеными буквами.

«Дополнительная информация на Жанин Клунз. Отстаивая консервативные принципы, она в то же время показала себя ярой противницей нацистского шествия в городе Скоки, штат Иллинойс. На свой страх и риск она поднялась на трибуну во время их марша и осудила движение как варварское».

— Ну что скажешь об этом, Стэнли? — спросил Дру.

— Это я вам скажу, — прервала их де Фрис. — Что может быть лучше, чем, придерживаясь чудовищных взглядов, публично осуждать их? Вы, наверно, правы, полковник. Операция «Дети Солнца», вполне возможно, идет своим ходом.

— Тогда скажите, как мне разговаривать с послом? Что мне, черт возьми, ему сказать? Что он живет и спит с дочерью «третьего рейха»?

— Давай этим я займусь, Стэнли, — сказал Лэтем. — Ведь я же координатор.

— На кого ты собираешься это взвалить, юноша?

— На кого же еще? На того, кого мы оба уважаем — на Уэсли Соренсона.

— Да поможет ему Бог!

На столике возле компьютера Роу зазвонил телефон. Он поднял трубку.

— С-2 слушает, в чем дело?.. Да, сэр, немедленно, сэр. — Роу повернулся к Витковски: — Вам нужно срочно подняться к врачу, полковник. Ваш «трофей» очнулся и заговорил.

Герхард Крёгер лежал в смирительной рубашке на узкой кровати, вжавшись в деревянную стенку. Он был один в изоляторе посольства. Его забинтованные раненые ноги скрывала больничная пижама, дикий взгляд блуждал, ни на чем надолго не останавливаясь.

— Mein Vater war ein Verrater, — хрипло шептал он. — Mein Vater war ein Verrater!.. Mein Leben ist vorbei, alles vernichtet!

Двое мужчин наблюдали за ним через поддельное зеркало из соседнего кабинета — одним из них был врач посольства, другим полковник Витковски.

— Он совсем тронулся, — сказал шеф безопасности.

— Я не понимаю по-немецки. Что он говорит? — спросил врач.

— Что отец его дерьмо, предатель, что жизнь его кончена, все пропало.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Судя по всему услышанному, он ненормальный, его давит непомерное чувство вины, оно толкает его на стену, на которую он не в состоянии залезть.

— Тогда он предрасположен к самоубийству, — заключил врач. — Пусть остается в смирительной рубашке.

— Вы чертовски правы, — согласился полковник. — Но я все равно попробую его допросить.

— Будьте осторожны, у него давление зашкаливает, — что, надо думать, в порядке вещей, учитывая, кто он... вернее, кем он был. Когда падают великие мира сего, они приземляются с треском.

— А вы знаете, кто он, кем был?

— Конечно. Его узнал бы каждый, кто учился на врача. Особенно, кто слушал лекции по нейрохирургии.

— Просветите меня, доктор, — попросил Витковски, глядя на врача.

— Он был знаменитым немецким хирургом. Правда, вот уже несколько лет я ничего о нем не слышал, но прежде он специализировался на болезнях мозга. Тогда говорили, что он вылечил больше пациентов с отклонениями в мозговой деятельности, чем любой другой врач в мире. Причем скальпелем, а не лекарствами, от которых столько побочных эффектов.

— Так почему этого гения, будь он трижды проклят, послали в Париж убивать, когда он в цель с двух шагов попасть не может?

— Откуда мне знать, полковник? Скажи он сам что-нибудь об этом, я и то не понял бы.

— Все правильно, но толку мало, доктор. Пустите меня к нему, пожалуйста.

— Конечно, но помните — я буду следить. Увижу, что наступит критическое состояние — а рубашка регистрирует давление, пульс, кислород, — вы уходите. Понятно?

— Я не могу так легко подчиняться приказам, когда речь идет об убийце...