Эффектная концовка в разговоре с Бобровым-младшим удалась Петру только потому, что не ответить жене он не мог:

– Да, дорогая?.. О, черт… – спохватился он: – Я забыл! Прости. Прости, замотался с работой. Ты в клинике? Может, я успею по пробкам доехать?

Это означало: не успею наверняка.

– Но мы ведь можем назначить новое время?

– Посмотрим, – только и сказала Лида. – Да. Потом. Разберемся.

Она не спеша оделась, тщательно застегивая пуговицу за пуговицей, набросила на шею шарф, вышла из кабинета. Фотографии младенцев розовели на стенах.

– Пришли уже в себя? – с симпатией поинтересовалась врач. Как и все сотрудники «Потомков», она излучала спокойную уверенность.

Лида кивнула. Отвела взгляд от громадных младенцев на стене.

Врач заметила выражение ее лица.

– Ну-ну, – тут же раскрыла руки и обняла Лиду, как делали врачи в американских фильмах, и хотя в фильмах Лиде это всегда казалось слишком американским и ненастоящим, сейчас она подумала, что это очень даже нужно и хорошо. Вокруг тела она чувствовала мягкие горячие руки чужой женщины и сама обхватила ее.

Лиду душили слезы оттого, что она в те важные минуты была одна. Она, врач и высокотехнологичная пипетка. Полнейшее одиночество.

Она не сказала мужу, что все уже позади. Вернее, что теперь все только начинается. И от того, что тайна эта теперь принадлежит ей одной, испытала мстительное удовольствие, которое неприятно удивило ее саму: ведь я люблю его? – испуганно спросила себя Лида. Поспешно стерла вопросительный знак: конечно же, люблю.

Хочет ли муж вообще этого ребенка? – тут же влезло непрошенное. Конечно хочет. Но Лида знала, что это не так. Никогда не хотел. Шмыгнула носом.

– Ну и поплачьте, если тянет. Это большое событие. Большое эмоционально, – тихо говорила врач ей в плечо.

Лида кивнула ей в плечо, слезы тут же побежали по щекам, по подбородку, стали впитываться в халат врача. Та похлопала Лиду по спине.

– Теперь постарайтесь не пилить все это у себя в голове. Глядите на это так. Мы посадили зерно. Пусть оно там ловит солнце, влагу, минералы. Прорастает. Может, прорастет… может, не прорастет.

Врач говорила согласно инструкции: успокоить, но не распалять надежды. Тело клиентки сразу напряглось. Но врач не изменила ни голос, ни положение рук, ни интонацию – размеренную интонацию крестьянки в ожидании урожая:

– Тогда мы посадим снова… Сегодняшний уровень знаний о природе тела и процессе зачатия позволяет нам вполне обоснованно надеяться.

– У меня чувство, что все получилось, – призналась Лида. Вытерла слезы. – Я от радости.

Плечи клиентки опять обмякли, и врач испытала теплый прилив удовольствия от того, что сделала свою работу четко и умело.

После этого, согласно инструкции, следовало разжать объятия.

21

Не то чтобы шел дождь. Но ореолы вокруг фонарей от мороси казались пушистыми, асфальт жирно отсвечивал.

В такие дни она рада была, что на голове этот блондопарик: шапку-то на работе не наденешь. Не говоря о капюшоне.

Хорошо хоть сапоги можно – она надела сегодня самые длинные. По ляжки. Но под короткую юбку все равно пролез холодок.

Мокро зашипели шины. Тачка привалилась к бордюру.

Она шатко поцокала к опускающемуся стеклу. Наклонилась, неприятно ощущая, как по заднице сразу прошел холодок.

Скрестились во взаимной оценке взгляды. Ее взгляд прыгнул на заднее сиденье, в машине больше никого не было. С водительского сиденья:

– Что-то не так?

Она подумала: «Ну это еще не самое страшное», – ответила:

– Наценка пятьдесят процентов.

В ответ – смешок, кивок:

– А я думала – будет скидка.

– Наценка за неформат.

Дверца распахнулась, оттуда пыхнуло приятным сухим теплом.

– Богато, – заметила проститутка, нырнула внутрь: кожаная мини-юбка скрипнула по коже сиденья. Дверца хлопнула. С крыши, с крыльев, с капота прянули прочь отражения фонарей, машина быстро набрала скорость.

22

– Э! Конь в пальто! Ты уже здесь? – заорал Степан, отпирая дверь в свою квартиру.

Никто не ответил.

Степан посмотрел время на телефоне. Без четверти. Прислушался. Тихо.

И все-таки не так, как обычно встречала его пустая квартира по вечерам. Звук.

Он понял, что это за звук: где-то в отдалении капало. Плям… плям… плям…

Кухня была пуста, темна и тиха. В раковине сухо. Степан все равно потуже закрутил кран. Прислушался. Звук не пропал.

Пошел искать дальше.

Дверь в ванную была приоткрыта. Черная щель. Сам он ее так утром бросил? Не мог! Он бы закрыл. Вытер насухо поверхности, прикрыл дверь. У него во всем в порядок. Срач в любом доме – только от баб.

Степан ударил по выключателю. В потолке зажглись лампы-точки. И первым делом Степан увидел ногу – она торчала из ванны. Каблук сапога указывал на Степана, как палец.

В первый миг Степану показалось, что это та самая девчонка, которую он подобрал у театра. Из-за которой к нему пристал Конь в пальто. Но быть такого не могло!

И не было.

Степан подошел, чувствуя, как кувыркнулся желудок. Сглотнул горечь во рту.

Он не знал эту женщину. Или знал? Лицо было разбито так, что не сразу и поймешь. Рука висела под кукольным углом – сломанная. Ему ли не знать…

Намокший блондинистый парик казался каким-то морским гадом с щупальцами.

От звонка телефона Бобров взвился. Сердце екнуло. Но это был папа.

Папа никогда не звонит просто так. Поболтать, как дела.

Руки ужаса были ледяными.

И Степан заорал в трубку:

– Папа! Богом клянусь! Это не я!

Дюша Бобр услышал дремучий страх в голосе сына. Страх был сюрпризом. Ведь Скворцов пообещал, что все уладит. Не уладил? Не успел? Развел?

Бобр щелкнул зубами. Обижать его детей?..

– Папа! Я богом клянусь.

Бобр спокойно попытался выяснить, в чем дело:

– Так. Подбери сопли. Объясни толково. Не я – что?

– Я не… Я не… – захлебывался Степан.

Дюша почувствовал едкий вкус во рту – больной желудок сжался, выстрелил кислотой. Может, Скворцов ни при чем. Может, Степа зашел на этот раз туда, откуда отец его не выведет. Никакой отец не выведет…

– Не делал – что?.. Что ты на этот раз сделал?! – заревел отец.

– Колькой, Колькой клянусь! – крикнул Степан. – Я ни при чем!

И звонок сорвался.