– Недоучек, – скривился Морбус. – Если только – недоучек. Разве в них течет кровь акса?

– Дурак… – прошептала Аша. – В той, которая валяется на камне, в ней течет кровь бога. Или полубога. Разбавленная много раз, но все еще течет. Поверь мне. Униженного, растоптанного, слабого, но все еще бога.

– Брось, – поморщился Морбус. – Ты не можешь этого знать.

– А если мне сказал отец? – спросила Аша.

– Тогда почему он не сказал мне?! – закричал Морбус.

– Потому что ты его неудачный опыт! – закричала в ответ Аша. – Зачем ты убил мою мать?

– Мы должны быть равны! – заорал Морбус. – Моей матери нет в живых!

– Ты разорвал ее, когда рождался, – ответила Аша. – Ведь так было на самом деле? И то, что ее убил кто-то другой – это ведь шутки? Никто ее не убивал! Ты ведь был слишком мал.

– Неважно, – потемнел лицом Морбус. – Она мертва, смирись с этим. Что это?

Яркая вспышка на мгновение озарила ночь над крепостной стеной.

– Что там? – не понял Морбус. – Это где-то в Самсуме?

– Время движется, – улыбнулась Аша. – И иногда стальные набойки на его обуви наступают на что-то слишком твердое. Вот тогда и летят искры. Я никогда не прощу тебе убийства матери, Морбус.

Она ударила плеткой брата поперек лица. Охвостье оставило багровый след на щеке, обвило голову и выжгло Морбусу правый глаз.

– А вот так?! – фыркнул, не замечая боли, Морбус, и камень под ногами Аши закипел, вспучился, обжигая жаром даже пленников, и Аша провалилась в него по колена.

– Это не морок! – завыл Морбус.

– Знаю, – заскулила от боли Аша и снова стеганула плеткой, выбив брату второй глаз.

– А так?! – захохотал Морбус и вбил Ашу в камень уже почти по пояс. – Нравится? Хочешь ты или нет, но у нас почти одна кровь. Я просто заберу твои глаза и буду смотреть ими. Тебе они уже не понадобятся!

– Дурак, – хрипела Аша. – Дурак и безумец. Нет твоих сэнмурвов. И что ты можешь сделать без них? Ты еще не понял? Запомни, с кем бы ни смешивался человек – все равно получается человек. Только человек. И никто другой. А уж потом… Как повезет.

Она замерла. Зимняя ночь рассеялась. Морбус задрожал, зажал глазницы ладонями, но из-под его пальцев уже било кровавое месиво. И обнаженная Бибера мелькнула тенью только для того, чтобы подхватить свой клинок и снести голову начинающему хлопать глазами Церритусу. Морбус, чья голова уже расползалась между его пальцами студнем, упал, забился и затих. Игнис обернулся. Обнаженная Бибера резала путы на его руках и на руках потерявшего сознание Холдо. Туррис была мертва. В небе не было видно ни одного сэнмурва. Ардуусцы прижались в ужасе к стене бастиона. Умирающая Аша медленно повернула голову к Игнису.

– Почему так? – прошептал он, морщась от вони паленой плоти. – Почему ты с ними?

– Каждый сам за себя, – выдохнула она. – Я не с ними. Я сама с собой. Всегда. Только так.

И умерла.

У них отняли оружие, доспехи, перетряхнули одежду в поисках амулетов. Аменса увели. Бриту продержали несколько часов в тесной клетушке, где нельзя было даже присесть. Потом накинули на голову мешок, притащили куда-то и под громкий гогот раздели догола и привязали к столу. Когда мешок все-таки сорвали с головы, она поняла, что находится в одном из обиталищ инквизиторов. Все, кто ходил вокруг, ощупывая ее, забираясь пальцами в сокровенные места, все были одеты в зеленые балахоны. А она смотрела по сторонам и молчала, только запоминала лица. Придумывала каждому кличку и запоминала. Кривой. Рябой. Рыжий. Толстый. Беззубый. Вонючий. Одноглазый…

Потом одноглазый присел напротив ее лица и показал ей отрубленную детскую руку.

– Видишь? Тебе очень повезло. Страшно повезло. Тебя не велели калечить. Тут ходят слухи, что ты хороший воин. Но это потребуется потом, когда ты полюбишь императора. Не так, как его любит чернь, захлебываясь от нежности и ужаса. И даже не так, как любим мы, преклоняясь перед его мудростью и силой. Нет, ты его полюбишь по-настоящему. Так, как дано его любить избранным. Я даже завидую тебе немного. Тебе и твоему напарнику. Он ведь колдун? Раньше мы бы его распяли, переломали кости, – одноглазый пошлепал себя по щеке отрубленной ручкой, – и сожгли. Живым. А теперь… С ним забавляются сейчас, но это уж друзья Русатуса. Грубые люди. Очень грубые. Но они тоже не будут его калечить. Колдуны нужны. Очень нужны. Ну, ты сама все увидишь.

Одноглазый убрал ручку и показал Брите бронзовую трубку шириной в три или четыре пальца с отогнутыми краями. В пробитые дыры на ней были привязаны кожаные шнуры. От трубки пахло кровью, блевотиной и мочой.

– Открывай рот, – посоветовал одноглазый. – Я знаю, что это трудно, но надо. Иначе придется выбивать зубы. А мне бы не хотелось портить такую красоту. Никакого удовольствия. Хотя, сразу предупрежу, некоторым очень нравится.

Брита открыла рот. Едва не вывихнула челюсть, но открыла. Шнурки захлестнули затылок, острая бронза уперлась в нос, растянула губы. На полчаса ее оставили в покое, и она смогла осмотреться, насколько позволяли путы. Она явно оказалась в одном из помещений храма. Ритуальные курительницы, свитки гимнов, четки – лежали и висели тут и там. Было довольно тепло. Через полчаса одноглазый вернулся с двумя бутылями. В одной оказалось масло. Одноглазый щедро смазал тело Бриты, уделяя особое внимание промежности. Потом побрызгал ее из второй бутыли, наполняя зал цветочным ароматом. После этого он ушел, и в зале появились двое – один из которых показался Брите смутно знакомым. Он был поджар, плотен, но не походил ни на воина, ни на вельможу. Впрочем, судя по балахону, вельможей он и не был.

«Энимал», – вспомнила страшное имя главы инквизиции Брита.

– Неплохо, – заметил инквизитор и предстоятель единого храма, похлопывая по бедру Бриту. – Очень неплохо. Я всегда говорил, что особая красота рождается на смешении народов и рас. А подлинная красота требует участия особых существ. Даку, дакитов и, конечно, людей. Какое удовольствие забавляться с клыкастой девчонкой?

– Не скажи, почтенный Энимал, – засмеялся черноволосый, лобастый толстяк, напоминающий вставшую на задние ноги свинью. – Порой они словно острая приправа в блюде.

– Я не люблю острое, – ответил Энимал. – Но должен признать, Веррес, что Фуртум Верти и дакитка Млу, кстати, дакитка в первом поколении, что особенно ценно, вылепили не просто дочку, а дочку на загляденье. Не знаю уж, помнишь ли ты покойную Фискеллу, королеву Лаписа. Шесть лет уж прошло, как ее нет. Но она была примерно такая же. Может быть, даже и поярче. Все-таки в ней имелась еще и кровь этлу. Жаль, что она не попала мне в руки. Но есть еще надежда на ее дочку.

– Она жива? – осведомился Веррес.

– Живее не бывает, – хмыкнул Энимал, запуская пальцы Брите между ягодиц. – Послушай, Веррес, я так и быть, разрешу тебе раскупорить эту красавицу с обратной стороны. Так, как ты любишь. Тем более что там она еще частично девственна. А уж я познакомлюсь с ней, если можно так сказать, с лица. Опять этот одноглазый урод переборщил с маслом…