Он продолжал нежно поглаживать шею Надин.

Еще одна разновидность соблазнения. Займись со мной смертью. Верный способ расслабиться.

Это развеселило его, и пришлось сдержать смешок.

Ну, это уж полное маньячество. Действительно за гранью. По примеру Голдсмита. Вправду ли он радостно смеялся, перерезая глотки ничего не подозревающим жертвенным агнцам, одному за другим.

Но пальцы отказывались сжиматься. Он все еще чувствовал, как услужливый человек внутри незлобивый и нетребовательный сопротивляется этим порывам с несвойственной ему железной решимостью.

Ричард перекатился на спину, уставился на темный потолок, провел взглядом вдоль трещины на потолочной штукатурке, следа давнего землетрясения.

Когда-то он лежал в этой постели, наблюдая за призрачным дрейфом теней возле светильника, и волоски на шее и руках вставали дыбом – он свято верил, что видит нечто сверхъестественное. Ощущаемый им тогда трепет был религиозным, придающим леденящее значение тем редким минутам, в которые он пребывал в этом заблуждении. Постепенно он набрался мужества двух сортов: мужества исследовать это, возможно, связанное с призраками явление и мужество открыть правду и, возможно, разочароваться. Он поднялся в кровати на колени, приблизился к светильнику, встал и протянул руку, чтобы коснуться тени.

Паутина. Большие обрывки паутины отбрасывали тени в свете лампы. Ни призраков, ни благоговения. Тепло от старинного электронагревателя поднималось и создавало движение воздуха у потолка.

Это страдание и миазмы страха, исходящие от тебя, колышут паутину твоего «я», отбрасывая пугающие тени, всего-навсего.

Требовалось только протянуть руку – и избавиться от наваждения.

Снова стать человеком с железной волей, не желающим никого убивать мягким деликатным Ричардом Феттлом, заурядным жителем теневой зоны Лос-Анджелеса. Преданным разъяренным оскорбленным.

Он окончательно проснулся, но ощущал себя совсем разбитым из-за длительного напряжения. Он чувствовал, что его дыхание замедлилось и стало неровным. Слегка покалывало руки, а затем и ноги. Если бы только он мог просто отдаться на волю обстоятельств.

Отпустить все это. Умереть.

Он приоткрыл глаза. Течение утягивало его в туннель, на черном зеве были вырезаны слова, но их не удавалось прочесть.

Его тело онемело, дыхание совсем вышло из-под контроля. Усталость наконец накрыла его, но все же он думал и видел. Ему хотелось совсем не этого; сон должен был принести забытье. Мгновение он пытался вынырнуть на поверхность, боясь провести всю ночь в ужасном трансе, глядя в глотку кошмара. С каждым волевым усилием его дыхание становилось ровнее, он словно бы выходил из транса, но тут на него напал противоположный страх: ведь сейчас он чувствовал себя уютнее и спокойнее, чем прежде. Если продолжать борьбу, страдание вернется в полной мере; лучше уж так, чем как раньше.

Ричард прекратил внутреннюю борьбу. Он хладнокровно наблюдал за туннелем, ожидая, не изменится ли что-нибудь. Комнату он видел только как туманные очертания; он не сомневался, что его глаза не полуоткрыты, а полностью закрыты; но комната по-прежнему походила на остаточное изображение после мгновенной вспышки, ее плоскости и очертания предметов светились мрачно-зелеными. Он видел и туннель, и электрический светильник, который тот загораживал; одно могло проходить сквозь другое. Он словно бы управлял настройками микроскопа, перемещая фокус по разным уровням, открывая все больше подробностей мира, взвешенного в фиксирующей жидкости.

Это производило столь ошеломляющий эффект, что на мгновение он полностью забыл о своих страданиях. Друзья не раз описывали ему «просмотры с управляемой фокусировкой» – насколько он слышал, много десятилетий назад это называлось осознанным сновидением, – но сам столкнулся с этим впервые. Словно нашел врата во внутреннюю вселенную.

Но эти мысли вернули его к проблемам пробуждения, и картина, висящая над ним, помутнела. Его дыхание снова сбилось.

«О боже, нет. Это как верховая езда. Научись держаться в седле. Уверенно и спокойно».

Возвращалась обыденность. Он управлял своим сознанием, пока не увидел туннель.

«Можно и так».

Он двинулся в туннель. Слова по-прежнему оставались непонятными; пока он приближался, буквы все усложнялись, затем скрылись. Вдруг туннель исчез, и какой-то голос сказал – четко, словно говорил ему на ухо наяву. «Именно это тебе и нужно, Ричард Феттл».

Он стоял в своей старой квартире в Лонг-Бич. Дневной свет снаружи был ярким, но каким-то мрачным; типичная для сновидений раскраска. Но с тем же успехом это могли быть воспоминания: нигде никаких неправильностей. Он обошел квартиру, сложив на груди руки, ощущая свое «внутрисонное» тело, дыхание. Они были реальными, но квартиры уже не существовало; столетнее здание снесли десять, а то и больше лет назад.

Он вдруг встревожился: не войдет ли сейчас в дверь Джина, привезенная в гости Дионой? Сможет ли он выдержать совершенно убедительный во сне образ умершей?

Он перевел взгляд на свои ладони.

«Эмоции сновидения. Никакой опасности. Ты контролируешь ситуацию. Попробуй что-нибудь сделать».

«Попробуй летать».

Он приказал себе подняться в воздух. Ступни не оторвались от пола.

«Не все можно сделать».

Он попытался пожелать, чтобы в дверь вошла красивая женщина, не Надин, в соблазнительной одежде.

Насколько реальным это может стать.

Никакая женщина не вошла.

Снова голос: «Именно это тебе и нужно, Ричард Феттл».

Изобличенный, он понял, что здесь не для того, чтобы играть или экспериментировать. Врата действительно были открыты, но по определенной причине.

«Что мне нужно?»

Так же машинально, как где-то далеко он ритмично дышал во сне, Феттл подошел к стулу, сел и почувствовал, как его окутывает облако печали. Он попытался встать, но не смог. И не мог рассеять облако.

«Опять! Только не это. Нет».

Протесты были проигнорированы.

В дверном проеме стоял Эмануэль Голдсмит, моложе теперешнего, держа под мышкой завернутую в пластиковый пакет бутылку и папку с рукописью под другой рукой. Он закрыл за собой дверь.

Ричард уставился на это явление: черные волосы без малейшей проседи, модная одежда, гладкое лицо. Приветливая улыбка.

– Подумал, что тебе не помешает компания. Если ты против… – Голдсмит указал на дверь. – Я пойду.

Машинально:

– Спасибо. Оставайся. У меня особо нечем перекусить…

– У меня с собой «жидкий перекус», а могу заказать доставку. Вчера получил роялти. Остатки за производство видеопродукции. «Моисей». – Голдсмит сел на вытертую кушетку, избегая пятна там, куда Диона когда-то пролила красное вино. Положил рукопись на пятно.