— Что? — спросила она.

— Ничего. — Он пожал плечами. — Думаю, мы договорились.

— Быстро.

— Я всего лишь воззвал к его лучшим чувствам.

Дзюмондзи рассмеялся, а Масако вспомнила, что он и в прошлом неплохо справлялся с порученными делами, нуждаясь лишь в легком руководстве.

— И что же вы решили?

— Я сказал, что восьми недостаточно, но он поклялся, что на данный момент, пока мы докажем свою эффективность, это потолок. В конце концов он согласился сократить свою долю до двух миллионов, что оставляет нам шесть — два мне и четыре вам. Единственное условие — если что-то случится, он остается в стороне, от всего отказывается, и мы выпутываемся сами.

— Думаю, ваш приятель так все и планировал, поэтому надо было с самого начала требовать большего.

Масако уже решила, что если все пойдет по плану, то она отдаст Йоси миллион. О привлечении Кунико не могло быть и речи, а что касается Яои, то с ней можно будет поговорить потом.

— Ну, что вы об этом думаете? — спросил Дзюмондзи.

Похоже, успех в переговорах вернул ему уверенность.

— Я согласна.

— Отлично!

Он облегченно вздохнул.

— Есть еще кое-что.

— Да?

— Полагаю, для перевозки лучше использовать вашу машину. И мне нужны инструменты, набор хирургических скальпелей. С обычными ножами работа идет слишком медленно.

Слушая ее, Дзюмондзи задумчиво потирал щеку.

— Наверное, это примерно то же, что быть мясником, да?

— Наверное. Представьте — мясо, кости, внутренности. — Он стиснул зубы и отвернулся. — У меня есть к вам еще один вопрос. Как вы заставили Кунико расколоться?

— Пообещал аннулировать ее задолженность. — Дзюмондзи весело рассмеялся, в первый раз за все время разговора. — Ее признание обошлось мне в четыреста сорок тысяч йен. Считайте это моим вложением в новый бизнес. И, как вы понимаете, мне хотелось бы как можно скорее компенсировать потерю.

— Вас устроят два миллиона?

— Да, но только если это будет не разовый проект.

— Полагаете, на такого рода услуги действительно существует спрос?

— Трудно сказать. Начнем, а там будет видно.

Ей нравился его энтузиазм. Кивнув, Масако положила на стол деньги за ужин и поднялась. Все случившееся представлялось ей несколько нереальным — по крайней мере в данный момент.

Ветер, зловеще завывавший еще пару часов назад где-то вверху, за серой пеленой туч, стих, но воздух стал тяжелее, насыщеннее теплой, липкой влагой. Приближался тайфун. Интересно, какой будет погода утром, после смены? Масако включила радио, но доехала до фабрики раньше чем услышала метеопрогноз на завтра.

В углу парковочной площадки строители начали возводить крохотное блочное сооружение, которому предстояло стать сторожевой будкой. С минуту Масако стояла около машины, глядя перед собой в обступающую ее со всех сторон плотную, густую тьму. Мысли снова и снова возвращались к предложению Дзюмондзи. Не поторопилась ли она? Все ли обдумала, делая столь рискованный и ответственный шаг, вступая в новый и совершенно чужой мир. Впрочем, оставляя в стороне вопрос о правильности или неправильности принятого решения, уже сам факт того, что она сделала этот шаг, волновал и даже пьянил, отодвигая на задний план привычные заботы и проблемы, сомнения и страхи.

Она снимала теннисные тапочки у входа, когда, подняв голову, обнаружила стоящую рядом женщину.

— Масако.

Голос был знакомый и принадлежал Яои. Коротко подстриженные волосы открывали высокую изящную шею. Выщипанные брови изгибались тонкой дугой. На губах красная помада. Перемены буквально бросались в глаза, и касались они не только внешности. Прежняя, часто растерянная, тихая Яои исчезла, и вместо нее появилась другая, помолодевшая и уверенная в себе.

— Извини, — сказала Масако. — Ты меня напугала. Я даже не сразу тебя узнала. Ты очень изменилась.

— Мне все так говорят. — Она застенчиво улыбнулась, но даже в этой знакомой улыбке ощущалось что-то новое. — Но ты и сама изменилась. Вспомнила про макияж?

— Что?

— Помада. — Масако уже и забыла, что подкрасила губы в дамской комнате ресторана. Она машинально прикоснулась к ним пальцем и увидела красное пятнышко. — Не надо, — сказала Яои, беря ее за руку. — Не стирай. Оставь как есть. Тебе так лучше.

— Значит, ты все-таки решила вернуться? Начинаешь сегодня? — спросила Масако.

— Нет, просто решила показаться. Принесла пирожные, хотела извиниться перед начальством за причиненное неудобство.

— Возвращаешься домой?

— Да. По радио сообщили, что ожидается тайфун, и мне надо побыть с мальчиками. Метеорологи говорят, он придет к утру.

— Тогда тебе, конечно, лучше вернуться домой.

— Я уже расплатилась с Кунико и Йоси, — наклонившись к подруге, прошептала ей на ухо Яои и сунула в руку толстый коричневый конверт.

— Что это? — удивленно спросила Масако.

Не отвечая на вопрос, Яои отступила на шаг и быстро поклонилась.

— Я приду завтра. Тогда и увидимся.

Она повернулась и проскользнула в дверь. Живая, уверенная в себе, совсем непохожая на прежнюю Яои. Масако бросилась вслед за подругой.

— Подожди. — Яои с улыбкой повернулась. — Что здесь? — спросила Масако, показывая на конверт. Яои подняла два пальца — два миллиона йен, как она и обещала. — Ты уже получила страховку?

Яои покачала головой.

— Нет, еще не получила. Сказала родителям, что мне нужно рассчитаться по кредиту. Не хотела больше ждать.

— В этом не было такой уж необходимости.

— Мне так лучше. Кунико уже волновалась, а Йоси деньги нужны всегда, ты это и сама знаешь. В общем, я почувствовала, что должна это сделать.

— И все-таки, по-моему, ты торопишься.

— Знаю, но мне так хотелось рассчитаться со всеми и… все забыть. Теперь я свободна.

Масако могла бы сказать, что время для перемен еще не пришло, но понимала: ее слова не дойдут до Яои, потому что та не желает ничего слышать. Она и сама изменилась — что же удивительного в том, что и Яои спешила вырваться на свободу.

— Понимаю. Спасибо.

Яои взмахнула рукой и, сбежав по лестнице, исчезла в густой, влажной темноте.

Масако вернулась и, пройдя мимо санитарного инспектора, направилась в душевую. Запершись в кабинке, вскрыла конверт, внутри которого обнаружила две пачки десятитысячных банкнот в банковской упаковке. Торопливо сунув деньги в сумочку, Масако вдруг подумала, что этот вот туалет — единственное место на фабрике, где ее никто не видит.