— Cora-сан, — набравшись смелости, начал Дзюмондзи. — Думаю, я нашел идеальный способ избавляться от тел. От мертвяков.

— О чем это ты, черт возьми, толкуешь?

Его голос заметно дрогнул. Бармен был занят тем, что нарезал тоненькими кружочками лайм, причем делал он это с полной концентрацией внимания, будто от успеха работы зависела его жизнь. В наступившей тишине Дзюмондзи вдруг услышал играющую где-то на заднем плане негромкую музыку. «Что-то я нервничаю», — подумал он, вытирая вспотевший лоб.

— Я имею в виду, что если у кого-то есть труп, от которого нужно избавиться, то мне такое дело по плечу.

— Тебе?

— Да.

— И как ты собираешься это делать? Ты же понимаешь, что никаких следов остаться не должно. Никаких улик. Ничего.

В желтых глазах тем не менее вспыхнули искорки интереса.

— Я все продумал, — продолжал Дзюмондзи. — Если тело закопать, кто-то может наткнуться на него совершенно случайно и раскопать. Если бросить труп в море, он может попасть в сети. Так вот я собираюсь резать тела на мелкие куски, а потом выбрасывать с мусором.

— Звучит неплохо, но сказать всегда легче, чем сделать. Слышал, наверное, что случилось в парке Коганеи?

Сога понизил голос; мечтательное выражение, скользившее по его лицу, когда он говорил об одежде, книгах и девочках, исчезло, но появилось другое — твердое, жестокое, упрямое.

— Конечно слышал, — ответил Дзюмондзи.

— Какие-то парни разрезали тело, сложили куски в пакеты и разбросали их по парку. Но ты представляешь, какие надо иметь нервы, чтобы сделать такое? И не только нервы, но и силы. Попробуй как-нибудь отрезать себе палец.

— Представляю. Но если мы сможем это сделать, то у меня есть способ, как избавиться от кусков навсегда. Окончательно. Так, что никто никогда ничего не найдет. Никаких улик.

— Как?

Отставив в сторону стакан с коктейлем, Сога заинтересованно подался вперед.

— Моя семья живет в Фукуоке, неподалеку от огромной мусорной свалки. Там есть громадная мусоросжигательная печь. В ней сжигают все. И любой, кто пропустил мусоровоз, может привезти туда свой мусор, когда ему удобно. Никаких следов не остается.

— Ладно, — кивнул Сога. — Но как ты будешь доставлять свой груз в Фукуоку?

— Очень просто. Складываю все в ящики и отправляю. Отец умер несколько лет назад, так что мать живет одна. Я еду туда, встречаю груз, отвожу на свалку и сжигаю.

— Не слишком ли хлопотно? — пробормотал Сога, обдумывая услышанное.

— Самое трудное — расчленить тело, но об этом я уже подумал.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня есть кое-кто, кто способен справиться с такой работой и кому вполне можно доверять.

— Тот, о ком ты говоришь… Этот парень работает на тебя?

— Ну… можно и так сказать. Только это не парень.

— А кто же? — усмехнулся Сога. — Твоя подружка?

— Нет, но это человек, которому я доверяю.

Дзюмондзи постарался сказать это так, чтобы приятель понял: у него нет ни малейших сомнений. Сога задумчиво кивнул — предложение, похоже, заинтересовало его. Может быть, потому, что потребность в такого рода услугах действительно существовала.

— Что ж, звучит заманчиво, — сказал он и, вытащив руку из-под рубашки, взялся за стакан. — Есть ребята, которые этим занимаются, но, насколько мне известно, они очень дорого стоят. Хотя, с другой стороны, когда у тебя на руках тело, к первому встречному ведь не обратишься, верно?

— Так ты знаешь, сколько они берут? — спросил Дзюмондзи.

— По-разному, в зависимости от обстоятельств. Работа рискованная, так что в любом случае не мало. Ты о какой сумме думаешь?

— Точно не знаю, но хватить должно всем. И мне в том числе.

— Только не жадничай, — ухмыльнулся Сога. — И не думай, что разбогатеешь за мой счет.

— Как насчет девяти миллионов? — робко предложил Дзюмондзи.

— А как насчет восьми? Не забывай о конкуренции.

— Ну, думаю, мы смогли договориться.

— Моя половина. Поставки-то будут на мне.

— А не слишком ли круто? — нахмурился Дзюмондзи.

— Может быть, — рассмеялся, откидываясь на спинку стула, Сога. — Ладно, пусть будет три. Идет?

— Договорились.

Дзюмондзи быстро произвел несложный подсчет. Получив пять миллионов из восьми, можно отдать два Масако и оставить себе три. Кунико привлекать нельзя — слишком рискованно. Деньги он будет отдавать Масако, а уж она пусть сама расплачивается с напарницей, Йоси.

— Хорошо, — сказал Сога. — До меня иногда доходят кое-какие новости, так что, если что-то узнаю, сразу дам тебе знать. Но запомни, безопасность гарантируешь ты. Если что-то пойдет не так, голову снимут с меня. А уж я в долгу не останусь.

— Детали обговорим, когда дойдет до дела, но я думаю, что все должно получиться.

— И еще один вопрос, — сказал Сога. — Ты имеешь какое-то отношение к тому… в парке Коганеи?

— Нет, конечно нет, — твердо ответил Дзюмондзи и покачал головой, словно надеясь этим жестом рассеять подозрения приятеля.

Колеса завертелись. Машина пришла в движение. Оставалось только убедить Масако.

Розовые куски ветчины. Красный окорок, пронизанный беловатыми нитями сухожилий. Бледно-розовая свинина. Темно-красные куриные желудочки в застывшем желтоватом жире. Мясо, мясо, мясо…

Масако катила тележку через мясной отдел супермаркета, растерянно посматривая на полки, не зная, что купить и что ей вообще здесь надо. Она остановилась и заглянула в стальную корзину, где лежал голубой пластиковый пакет, в котором, конечно, ничего еще не было. Да, точно, она зашла в магазин купить что-нибудь на обед. Но что? В последнее время даже составление меню и несложная готовка превратились в непосильную задачу. Так, может, не стоит и стараться? Кому это нужно?

Обед на столе служил в некотором смысле доказательством того, что их семья еще существует. Масако сомневалась, что Йосики уж очень расстроится, если она вдруг, после стольких лет, перестанет готовить, но он наверняка пожелает узнать, в чем причина такого нарушения привычного хода вещей. А так как никакого готового объяснения предъявить она не сможет, он, вероятно, просто решит, что все дело в обычной лени. Что касается Нобуки, то сын, которого так неожиданно прорвало в присутствии детектива, снова ушел в себя, спрятался в свою раковину и не подавал голоса. Единственное, что он делал дома, это ел.

Оба жили по собственному расписанию, не разговаривая с ней, не спрашивая ее совета, не сообщая о своих планах, но при этом с завидным постоянством, регулярно, как будто отправляя некий религиозный обряд, являлись домой к обеду. Такая странная, необъяснимая, почти детская вера в то, что она приготовит и подаст, удивляла Масако и ставила в тупик. Если бы это касалось только ее самой, Масако вообще ничего бы не ела или ела совсем немного, но, зная, что они рассчитывают на нее, она постоянно проводила на кухне час-другой, стараясь учесть вкусы одного и предпочтения другого. И что же? Ничего. Никакого отклика. Ни слова благодарности. Все связывавшие их когда-то узы давно оборвались или истерлись, но она по-прежнему исполняла предписанную роль. Зачем? Ради чего? С таким успехом и с такой же пользой можно было бы наливать воду в дырявый котел. Все, что еще вчера представлялось нормальным и естественным, казалось теперь бессмысленным и пустым.