В 1892 году при процветающей добыче нефти в Бирме и на Яве «Стандард Ойл» с запозданием признала необходимость согласованных действий на азиатских рынках. Она тщетно пыталась выкупить дело и у «Ройал Датч», и у Маркуса Сэмюэла, который в 1897 году переименовал свою компанию в «Шелл транспорт энд трейдинг компани» в честь старого семейного предприятия по изготовлению шкатулок, украшенных ракушками. «Стандард» даже снизошла до торговли русским керосином, чтобы обслужить своих азиатских клиентов. Наконец, она создала серию азиатских баз и приписала небольшую армию агентов в Шанхай, Калькутту, Бомбей, Йокогаму, Кобе, Нагасаки и Сингапур. Ее агенты продавали керосин «Стандард», помесив канистры в деревянные каркасы, так как азиаты пускали жесть от канистр на кровлю, а дерево превращали в предметы домашнего обихода. Несмотря на все умные маркетинговые уловки «Стандард Ойл» была вынуждена сосуществовать с «Ройал Датч» и «Шелл», которые в начале 1900-х годов слились и создали конкурирующую империю. С этого момента конкуренция установилась как неизбежный факт международного нефтяного бизнеса – несмотря на множество тайных сделок по разделу рынка – и оставался лишь вопрос времени, когда смертельная зараза конкуренции проникнет в Северную Америку.

* * *

Хотя за границей существовала угроза новых конкурентов, в Америке «Стандард Ойл» казалась всемогущей. Всё в ее операциях было колоссальным: двадцать тысяч скважин закачивали объемы своей добычи в четыре тысячи миль (ок. 6500 км) труб «Стандард Ойл», которые несли сырую нефть к морю или к железнодорожных цистерн «Стандард Ойл». Концерн теперь давал работу ста тысячам человек и управлял экспортом в Европу пятидесяти тысячам баррелей нефти ежедневно. Детище Рокфеллера можно было обсуждать только в превосходной степени: самая большая, самая богатая, самая пугающая и восхищающая деловая организация в мире. Фирма из года в год приносила стабильные, надежные доходы, и Рокфеллеру можно было простить его уверенность в том, что он перехитрил деловой цикл. Для человека, жаждавшего порядка, он достиг своего апогея. Он больше не зависел от милости непредсказуемых экономических сил и процветал даже во время спадов.

Рокфеллеру все больше нравилась гармоничная работа его фантастической машины и аккуратное упорядоченное течение его дней. Каждое утро, прибывая на работу, он садился за свой стол-бюро и изучал две стопки бумаг, в одной лежали принятые решения, во второй – вопросы, которые следует обдумать, и он медленно прорабатывал обе. Начиная с 1880-х годов он взял за правило никогда не вести дело с незнакомцами и даже не встречаться с ними, избегая и нежелательные просьбы, и споры. Это упрощало его жизнь, но также укрепляло тревожащий образ неприкосновенного магната, скрытого за кулисами.

Многие критики Рокфеллера утверждали, что он разделил свою жизнь на отсеки и держал два комплекта моральной бухгалтерии: одна управляла его примерной частной жизнью, а другая оправдывала предосудительное деловое поведение. Но он считал свою жизнь цельной, следующей одним и тем же высоким идеалам. Отойдя от дел, он писал президенту Гарварда Чарльзу Элиоту касательно «Стандард Ойл»: «Я могу заявить без колебаний, что ни одна деловая организация, с какой я был связан, не руководствовалась более высокими идеалами»14. Одним из способов поддержать эту веру заключался в приеме лицемерно отзываться об оппонентах, которых он поносил, как отъявленных негодяев. «Другие были способны на всевозможные трюки, смешивали бензин с нефтью и прочее», – говорил он о конкурентах нефтеперегощиках15. Никто так не ждал обмана, как Рокфеллер, и никто не был так готов занять позицию морального превосходства, как он. Чтобы убедить себя, что он в высшей степени этичный предприниматель, он дал новое точное определение этого понятия: он всегда особо подчеркивал тот факт, что он соблюдал контракты, оплачивал счета и долги незамедлительно, обращался с мелкими акционерами честно и никогда не разводнял акционерный капитал. Подтверждая честный набожный образ, он постоянно повторял эти идеалы, как заклинания, и, чем больше скептиков копались в его сделках с железными дорогами или тайными дочерними компаниями, тем больше он утверждался в своем компенсирующем кодексе деловой чести. Это делалось не столько для того, чтобы убедить скептично настроенную публику, сколько для сохранения образа в собственных глазах, так как Рокфеллер отчаянно нуждался в хорошем мнении о себе, в том числе и самомнении.

Еще больше ослепляло Рокфеллера по отношению к его неблаговидным поступкам то, что к 1800-м годам он всегда стоял в стороне от любого переполоха. Теперь он стал опытным кукловодом, умело дергающим за мастерски спрятанные ниточки своих марионеток. Будучи главной фигурой «Стандард Ойл», он оставался единственным, кто не нес никакой прямой ответственности. Он подобно государственному деятелю занимался общей политикой и отслеживал действия своих полководцев, которые посылали ему подробные отчеты и зачастую бесстыдно хвастались неблаговидными поступками. Рокфеллер же отвечал краткими, неопределенными письмами. Он никогда не верил в полную конфиденциальность, даже во внутренних меморандумах, и создал лаконичный туманный стиль, лишенный имен и конкретики, который сбил бы с толку любого прокурора. Создавая автономную структуру, Рокфеллер мог руководить «Стандард Ойл», одновременно обходя стороной ответственность, убирая свидетельства и избегая контакта с жертвами. Это позволяло ему дистанцироваться от грязной работы внизу и изображать неведение. Когда ему предъявили хорошо задокументированные примеры тактики устрашения со стороны подчиненных, он любезно допустил некоторые неосмотрительные поступки чрезмерно усердных сотрудников и занял позицию беспомощного наблюдателя. Но, если изучить стопки писем, отправленных ему соратниками, образ невинности рушится. Он знал все, что происходит, и теперь, впервые, мы можем зафиксировать это. По этой причине мы время от времени будем отвлекаться от непосредственного рассказа о жизни Рокфеллера и изучать полученные им отчеты. Они не оставляют сомнений в том, что он являлся мозгом операции и направлял деятельность, которую, по его заявлениям, он осуждал, и задавал тон подчиненным. Это, разумеется, нисколько не проясняет загадку, как ему удавалось совмещать столь разные грани своей жизни – как просвещенный патрон Семинарии «Спелман» мог одновременно быть жестоким владыкой «Стандард Ойл». Мы можем только показать, как он объяснял свое поведение самому себе и окружающим; учитывая отсутствие писем или дневников, проливающих свет на вопрос, мы мало можем сказать о подсознательных путях, которые привели его к этому, или умственном напряжении, которое это могло вызывать.

В своих мемуарах Рокфеллер намекает, что «Стандард» не брала скидок после 1880 года, тогда как его документы свидетельствуют: сговор с железными дорогами стал только более дерзким. К началу 1880-х годов железные дороги уступили первенство в транспортировке нефти трубопроводам, в основном принадлежащим «Стандард», которые теперь передавали более три четверти сырой нефти от скважин Пенсильвании к прибрежным городам, при этом с собственных заводов «Стандард Ойл» брала только половину тарифа. Неудивительно, что, когда железные дороги ослабели, «Стандард Ойл» лишь еще больше запугала их. Концерн владел фирмой «Галена-Сигнал Ойл компани», которая монополизировала изготовление высококачественных железнодорожных смазочных веществ. Просто прекратив поставки незаменимого жира, она могла застопорить работу любой железной дороги. Если «Стандард» желала получить скидку, она просто делала наценку на цилиндровое и моторное масла «Галена». Кроме того Рокфеллер продолжал разыгрывать свой любимый козырь: парк железнодорожных цистерн. К концу 1880-х годов «Стандард Ойл» отдавала в лизинг вагоны ста девяносто шести железнодорожным компаниям, вынуждая большинство из них платить двойную дань Бродвею, 26, – то есть отчисления за путь в одну сторону, когда вагоны шли полные нефти, а потом в обратную сторону, когда они возвращались пустыми.