– Раэль дома? – спросил незнакомец.

– Мой муж мертв, – сказала Эва Манделья. Трагедия так стара, холодна, прогоркла, что уже и не трагедия.

– Лимааль дома?

– Лимааль тоже мертв. – Но часто воспоминания о сыне и муже скрашивали длинные вечера дум о прошлом. – Мой внук, Раэль-мл., сейчас в поле, если вы хотите с ним поговорить.

– Этого имени я не знаю, – сказал незнакомец. – Так что поговорю с тобой, Эва. Ты можешь сказать, который сейчас год?

– Сто тридцать девятый, – сказала Эва Манделья; выдернутая из пустыни призраков умирающего лета, она по пути назад миновала место узнавания, и теперь имя и лицо незнакомца были ей знакомы.

– Так рано, – сказал д-р Алимантандо. Он вынул трубку из кармана, набил ее, зажег. – Или, наоборот, так поздно? Я пытался вернуться либо через восемнадцать месяцев в будущем, либо за три года в прошлом, чтобы выяснить, что же случилось или, наоборот, случится с городом. Когда прыгаешь так далеко в длину, о точности мечтать не приходится; десять минут назад я был за восемь миллионов лет отсюда.

Эву Манделью изумило не то, из какой дали и как быстро д-р Алимантандо прибыл, а то, что он вообще здесь; даже она, знавшая его лично в далеком прошлом поселения, почти поверила тем, кто говорил, что д-р Алимантандо такой же миф, как зеленое существо, за которым он гонялся.

– Так что, значит, не нашли вы зеленое существо? – спросила она, выбирая новую уточную нить, серую, как куртка-пустынка.

– Я не нашел зеленых существ, – согласился д-р Алимантандо, не спеша затягиваясь трубкой. – Но я спас город, а это самое главное. Это мне удалось, и я в целом доволен, хотя никто и никогда не скажет мне ни слова благодарности или похвалы, потому что никто никогда ничего не узнает. Иногда я и сам забываю; когда живешь в двух потоках времени, разница между историей и прочим затуманивается.

– О чем вы, глупый вы человек? – пожурила его Эва Манделья.

– О времени и парадоксах, о том, как появляются реальность и история. Знаешь, сколько прошло времени с тех пор, как я той ночью вошел во время? – Он вытянул длинный палец. – Вот сколько. Один год. Для меня. Для тебя… Эва, я ведь и не знаю! Все так изменилось. Этот год я странствовал вверх и вниз по временным потокам, вверх и вниз, вперед и назад. – Д-р Алимантандо смотрел, как пальцы Эвы Мандельи соединяют нити, крутят, вертят, кривят, плетут. – Путешествия во времени – как твое тканье, – сказал он. – Нет какой-то одной нити, бегущей из прошлого в будущее, есть много-много нитей, и они, как в твоих кручениях и верчениях, переплетаются и перемешиваются, образуя ткань времени. И я видел эту ткань, и прикинул ее ширину, и я видел столько всего, столько странного и чудесного, что если начать рассказывать, стоять мне здесь до самой ночи.

Но он рассказывал и стоял до самой ночи. Когда он завершил хронику своих приключений в мертвых миллиарды лет пластиковых лесах, где зарисовывал в блокноты вычурную полимерную флору и фауну, и своих экскурсий по будущим достижениям человечества, колоссальным подвигам науки, в сравнении с которыми, уяснил он, бриллиант в короне этой эпохи, хомоформирование мира, тривиально и ничтожно; когда он поведал о своих путешествиях по планетарным джунглям среди буйно цветущих деревьев, где искал людей, которые перестали быть людьми, самовидоизменились настолько, что выглядели как смешение мясистых красных органов: клубнеобразные, обитающие на деревьях создания с твердыми раковинами и хватательными щупальцами забрасывали свои трансформирующие реальность сознания в бездны Мультивселенной, чтобы общаться с главенствующими там возвышенными волями, проницавшими измерения; когда он рассказал все это, и как он видел солнце, покрывающееся коркой льда, и ходил по теплыми от лавы камнями едва родившейся земли, а вокруг сверкали молнии Творения; и как он видел св. Екатерину, сажающую Древо Мирового Начала в голых красных скалах Хриса, и забрался на вершину Олимпики, высочайшей из гор, чтобы увидеть небо, лазерно-лиловое от сияющих лучей партаксов, ибо в первый же день 222-й Десятилетки РОТЭХ сражался с потусторонними пришельцами, известными как Поднебесные, и тем же утром, этим же утром, д-р Алимантандо пил глотками мятный чай на ледниковой шапке планеты, а горизонт наполняло обрюзглое, агонизирующее солнце, а вокруг палатки под ледяным покровом ползали странные геометрические фигуры, которые, заключил он, и были останками человечества в эру конца всего и вся; когда он рассказал все это, тени под зонтичным деревом удлинились, и воздух обрел толику вечерней свежести, и стало посверкивать наверху лунное кольцо, и Эва Манделья вплела д-ра Алимантандо и все его истории чудес и ужасов в гобелен разноцветным узлом из лесной зелени, и боевой лиловости, и болезненной красноты, и ледяной синевы, сквозь которые бежала серая нить путешественника во времени.

– Но, – сказал д-р Алимантандо, – за все свои скитания по эпохам мира нигде не нашел я эры зеленых существ. Однако вся история испещрена их следами. – Он вгляделся в серебряный браслет лунного кольца. – Даже это место. Это место, я думаю, более прочих. Зеленое существо привело меня сюда, чтобы я основал Дорогу Запустения.

– Глупый вы человек, – сказала Эва Манделья. – Все знают, что Дорога Запустения основана по хартии РОТЭХа.

– Есть история и есть история, – сказал д-р Алимантандо. – Освободившись от оков времени, я видел отблески стольких историй, параллельных этой, что уже не понимаю, что такое правда и реальность. Дорога Запустения начиналась по-иному и по-иному заканчивалась.

Д-р Алимантандо в первый раз увидел, над чем работает Эва Манделья.

– Что это? – воскликнул он с изумлением, которого не достоин ни один гобелен.

Эву Манделью, что медленно и спокойно дрейфовала обратно в сторону пустыни призраков, крик гостя перепугал и выбросил в настоящее.

– Моя история, – сказала она. – История Дороги Запустения. В основу вплетено все, что произошло. Даже вы. Видите? История подобна переплетению; каждый персонаж – нить, что движется поперек утка событий. Видите?

Д-р Алимантандо расстегнул длинную куртку-пустынку и вытащил на свет какой-то рулон. Развернул его перед Эвой Мандельей. Та вгляделась в посеребренные лунным кольцом сумерки.

– Это мой гобелен. Откуда у вас мой гобелен?

– С верховьев времени. Это не первый мой приезд на Дорогу Запустения. – Он не сказал ей, что нашел гобелен в ее станке в занесенных пылью развалинах этого самого дома, перед которым он сидел на будущей Дороге Запустения, мертвой, заброшенной, пожираемой пустыней. Он не хотел пугать Эву Манделью. Она постучала по гобелену пальцем.

– Видите? Эти нити я еще не вплетала. Гляньте, зеленая нить, и бурая, и… – Ни с того ни с сего она ужаснулась и разозлилась. – Уберите его, я не хочу его видеть! Я не хочу читать по нему будущее, потому что в него вплетена моя смерть, мой конец – и конец Дороги Запустения.

Вернулся с кукурузных полей Раэль-мл., чтобы отвести бабушку поужинать: она часто забредала так далеко в пустыню памяти, что забывала зайти в дом и сидела на ночном холоде. Раэль-мл. боялся за ее хрупкое здоровье, хотя она была сильнее, чем он считал; он боялся, что ночью она превратится в ледышку.