Тогда Раджандра Дас говорил:

– Интересно, что сталось с Умберто и Луи?

После итоговой битвы, когда службы темпоральной безопасности РОТЭХа обыскивали Дорогу Запустения на предмет чего-то, что грубо нарушило их медитативный покой, Персея Голодранина дала понять братьям Галлачелли: она вернулась не к ним, она вернулась забрать сыновей и продать «Трактир». Братья всю жизнь любили только ее одну, но любовь их осталась неразделенной. Трое мужчин могут любить одну и ту же идеальную женщину, но одна женщина не может любить троих мужчин. Так что братья уложили все свои годы в картонные чемоданы вместе с трусами, бумагами, ящиками для денег и коллекцией порнографических фотографий Умберто. В отсутствие поездов (Компания не спешила возобновлять движение на семидесятикилометровой западной ветке ввиду споров о надбавке за вредность в связи с радиацией) караван дальнобойщиков отвез Умберто и Луи в Меридиан, где Умберто основал агентство недвижимости и торговал участками в Экклезиастических горах, а Луи снял офис, занялся юридической практикой и через пару лет добился знаменитого оправдания в деле Мясника Лландридноддских Колодцев.

– После войны городок уже не тот, – всегда приговаривал Раджандра Дас. Они с м-ром Иерихоном так час– то вели эту беседу, что она пережила этап бессмысленно распеваемых мантр и обрела бездну новых смыслов. – Когда все разъехались, он считай что вымер.

Сначала паломники и Святые Дети, потом джентльмены из СМИ. За ними те, кто давал им кров, кормил их и поил: хозяева гостиниц, владельцы хостелов, рестораторы. За ними, словно ее вдруг ветром сдуло, Корпорация «Арес-Вифлеем»; ее и правда сдуло ураганом рухнувших норм прибыли, плюс ожесточенная резня в вышней тропосфере менеджерской иерархии из-за аферы с роботами-двойниками, вскрывавшейся постепенно, как зарытые экскременты. Все рабочие единицы Корпорации, всех ее менеджеров и кураторов секций красной пылью разнесло по лицу планеты. Потом, после Битвы Пророков, пробившей десятимегатонную дырку в магистрали Меридиан – Ад Кромешный, Бедные Дети Непорочной Конструкции. Наконец, Жан-Мишель Гастино, Самый Саркастичный Человек в Мире, лишившийся сарказма на веки вечные, уехал домой, к своим лесам и долинам в зачарованном Хрисе.

– Ну и ради чего это все? – спрашивал Раджандра Дас напоследок. По освященной временем традиции м-р Иерихон воздерживался от ответа, хотя, возможно, знал больше, чем все, кто оставался на Дороге Запустения. – Ни ради чего, – сам себе отвечал Раджандра Дас. – Говорю, все эти молитвы, демонстрации и стачки, все эти битвы, кровавые стычки, дни и ночи страха, к чему они привели? Ни к чему. Вообще ни к чему. Трата времени, энергии, жизни.

Когда Раджандра Дас поносил провал Конкордата в борьбе с «Вифлеем-Арес-Сталью», м-р Иерихон не произносил слов вроде «принципы» и «абсолюты», потому что уже не знал, верит ли он в абсолюты и принципы. Для него падение Компании, а потом и Дороги Запустения почти ничего не значило, пока светило солнышко, поля давали урожай и по временам разверзались хляби небесные. Вера м-ра Иерихона в Дорогу Запустения была эгоистичнее, чем у Раджандры Даса. Ему нравилось думать, что и реалистичнее тоже. Он помнил первый день, когда пошел дождь. С тех пор прошло пятнадцать лет. Время не ждет. В душе м-ра Иерихона бродил иррациональный страх: вдруг Дорога Запустения возьмет и исчезнет, а он не заметит разницы? Люди поумирали, лавки позакрывались, банки перевели деньги обратно в мегаполисы Большой Долины, юристы, парикмахеры, механики, консультанты, врачи уехали в день, когда починили железную дорогу; остались только фермы, и солнечные батареи, и скрипучие ветряные насосы, и пустые-пустые улицы. Поезда теперь ходили хорошо если раз в неделю. Все было так, как в самом начале. Для Дороги Запустения история остановилась, и Дорога Запустения отвечала благодарностью.

Как-то раз, когда они сидели в кожаных креслах и смотрели, как ветер гоняет пыль по улицам, Раджандра Дас сказал:

– Знаете, мне кажется, за меня замуж никто не пошел бы.

М-р Иерихон не понимал, что бы это значило.

– Я всегда думал, что меня могла прибрать к рукам одна из сестер Троицыных, но они этого не сделали. Забавно. Я всегда на них рассчитывал. Ну, теперь-то они бог знает где, а я здесь, без жены, без фермы, с номинальной половиной акций на крыльцо, на котором сижу. Даже машины перестал очаровывать, никакого от меня толка; снова бродяга, чего там. Может, я всегда и был бродягой, поэтому никому-то я не нужен.

– Думаете уехать? – спросил м-р Иерихон. Он знал Раджандру Даса так давно, что читал его сердце как расписание поездов.

– Здесь меня ничего не держит, меньше всего – сам городок. Знаете, я же всегда хотел повидать Мудрость, ее мерцающие башни у Сыртского моря.

– Попросили бы мисс Кинсану забрать тебя с собой.

Раджандра Дас плюнул в лунное кольцо.

– Она теперь не доверит мне задницу подтирать, да и сама моей задницы не стоит. Нет, если уж поеду, то сам по себе. У меня полно времени, чтобы снова научиться бродяжничать, и лет мне столько, что все только в кайф. Нет будущего – нет проблемы.

М-р Иерихон посмотрел в небо. Этой ночью звезды висели так близко, хоть руку протягивай.

– Может, мне двинуть с вами, – задумчиво сказал он. – Я всегда говорил, что просто еду мимо. – Однако он остался, а Раджандра Дас обнаружил, что бежит параллельно медленному утреннему рудному составу со стороны, с которой его не видно. Уцепившись за пластинку с номером вагона и вскарабкавшись по лесенке на крышу, он ощутил, как с него слетают годы. Именно и только так он и хотел жить. Он – Вечный Бродяга, архетип Путешественника. Он долго ждал следующего поезда, вот и все.

Один год и один день странствовал он по интересным местностям и слал на Дорогу Запустения открытки: он стоит у Разлома Льюкса, он на фоне плавучего цветочного рынка Ллангоннедда, он на корточках у легендарного Джаз-Бара Гленна Миллера на Скорбной улице Белладонны. Каан Манделья пришпиливал открытки вокруг зеркала за барной стойкой, чтобы все горожане смотрели и дивились. Потом настал четверг, когда Раджандра Дас поддался искушению, которому успешно противился целый год, и поехал в Мудрость, красивейший город на свете. Так долго Раджандра Дас противился потому, что боялся разочароваться, но когда он гулял по сияющим бульварам, и глазел на могучие мосты и бышни, и проводил часы сиесты (от приятной привычки легко не отделаешься) в кафе под сенью деревьев бодхи на Невском проспекте, и обедал дарами моря в ресторанчиках на набережной, и катался на трамвае на вершину каждого из девятнадцати холмов, все было ровно так, как он себе представлял, изумительным в каждой детали. Он слал м-ру Иерихону открытку за открыткой, восхищаясь и восторгаясь.

«Это самое чудесное место на свете, – писал он на последней открытке из Мудрости, – но я не могу оставаться здесь вечно. Хочу повидать другие места, а вернуться в Мудрость можно всегда. Она никуда не убежит. Буду проезжать мимо – навещу вас обязательно».

То была последняя открытка Раджандры Даса откуда бы то ни было. На обратном пути в Ллангоннедд он думал, куда бы поехать теперь, когда мечта всей жизни осуществилась, и тут ноздрю защекотала пылинка. На него напал внезапный чих, и он вычихал последнюю капельку таланта очаровывать машинерию. Раджандра Дас выпустил из рук подвеску, с тихим криком упал под колеса Сыртского Экспресса «Мудрость – Ллангоннедд» и погиб.