центра города. Затем, пройдя всего три шага, остановился и бросил через плечо: – Как бы мне хотелось, чтобы вы двое не сжигали за собой мир всякий раз, когда выбираете друг друга.

Глава тридцать семь

Джульетта не любила подслушивать, но у нее не было другого выхода. Со своими каблуками и западными платьями ей было нелегко подбираться к дверям незаметно, более того, она почти ожидала, что кто-то спросит, что она делает в саду или зачем высунулась из окна гостевой спальни так близко от окна кабинета своего отца.

– …их сил?

Она подалась вперед, пытаясь услышать еще какие-то фрагменты разговора. К счастью, уже стемнело и было не видно, что она находится здесь, в таком странном месте, и слушает. В доме и вокруг него сейчас было мало Алых, которые могли бы застукать ее. Всю вторую половину дня она просидела на диване, вслушиваясь в тишину. Но за все время, что она без дела проторчала в гостиной, парадная дверь не открылась ни разу – никто не вышел, никто не вошел.

За двадцать четыре часа, прошедшие с тех пор, как выяснилось, что шантажист – это Дмитрий Воронин, Джульетта отправила посыльных наблюдать за всеми углами города. Пока Розалинда не скажет, где он находится, найти его будет невозможно. Пока не начнут действовать гоминьдановцы и Алые, будет непонятно, действительно ли он намерен напустить на город насекомых, распространяющих помешательство, якобы от имени коммунистов. Господин и госпожа Цай сделали вид, будто не понимают, о чем она говорит. Когда Джульетта передала им то, что сообщила о предстоящей бойне Розалинда, выдав это за уличный слух, ее отец отмахнулся от нее, сказав, что ей незачем тревожиться по пустякам. Что не имело смысла. С каких это пор наследнице Алой банды не должно было быть дела до того, что происходит? Ведь это ее работа.

– …численности… неизвестно.

Джульетта тихо выругалась, стоя на балконе, когда стало ясно, что совещание в кабинете господина Цая завершилось. Вообще-то посыльные Алых были известны тем, что приносили ложные сообщения. Даже когда все было в порядке, некоторые из них, желая выслужиться, передавали новости из ненадежных источников.

Джульетта была вынуждена подслушивать в собственном доме, потому что не получала из города никаких вестей. Правда, это молчание отнюдь не означало, что там царят спокойствие и гармония. Оно означало только одно – к ней больше не прибывают посыльные с новостями. Кто-то заставил их замолчать, но сделать это могли только двое людей, занимающие в банде более высокое положение, чем она сама. Ее родители.

– Вы видели Джульетту?

Джульетта замерла посреди спальни для гостей. Медленно, поскольку разговор происходил в коридоре, она прижалась ухом к двери.

– Она только что была в гостиной, госпожа Цай.

Может быть, ее наконец позовут в кабинет отца? Может быть, ее родители хотят объяснить, что происходит, и заверить ее, что они никогда не станут сотрудничать с Гоминьданом, если такое сотрудничество будет означать, что их город умоется кровью?

– Что ж, понятно. Ее отец попросил не пускать ее в гостиную на третьем этаже, если вы увидите ее. У нас будет совещание.

Голоса затихли. Руки Джульетты сами собой сжались в кулаки, ногти больно впились в ладони. Что все это значит? Ее мать не раз говорила ей, что она, Джульетта, достойна быть наследницей. Ее отец обучал ее, чтобы она впоследствии смогла руководить их бандой, он сам приглашал ее на встречи с политиками и торговцами. Что же изменилось?

– Я ли это? – прошептала она. Она, Джульетта, была предательницей. Она была ребенком. И, возможно, когда запахло жареным, ее родители решили, что она недостаточно компетентна.

А быть может, дело не в ней, а в них. Быть может, планы, придуманные за закрытыми дверьми, оказались так ужасны, что им стыдно сообщить ей о них.

Джульетта открыла дверь и высунула голову в коридор. На его противоположном конце болтающие родственники пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Только когда они удалились, Джульетта тихонько вышла из комнаты и, спустившись на первый этаж, заглянула на кухню, где Кэтлин чистила яблоко.

– Привет, – сказала Джульетта, облокотившись на барную стойку. И перешла на французский на тот случай, если одна из служанок подслушивает их. – Нам надо что-то сделать.

– Что-то сделать? – отозвалась ее кузина, продолжая чистить яблоко. – Что ты имеешь в виду?

Джульетта обвела кухню взглядом. Здесь не было никого, кроме нее и Кэтлин, в коридоре тоже было безлюдно. Было странно, что в доме стояла тишина, что здесь не сновали посыльные. Как будто в нем завелась какая-то хворь, как будто стены особняка укутал темный саван, приглушающий звуки и ощущения.

– Думаю, нам надо напугать Розалинду, – сказала Джульетта. – Juste un peu[42].

Нож в руке Кэтлин замер, ее глаза вспыхнули.

– Джульетта, – резко произнесла она.

– Я не могу сидеть вот так! – Дни шли, часы продолжали тикать. – Я не могу остановить Гоминьдан. У меня нет сил остановить целое политическое движение. Но мы можем помешать Дмитрию сделать ситуацию еще хуже. Розалинде известно, где он сейчас – я это знаю.

Джульетта дышала так тяжело, что ее грудь ходила ходуном. Кэтлин молчала, давая ей возможность овладеть собой, затем покачала головой.

– Разве это имеет значение, Джульетта? – тихо спросила Кэтлин. – Нет, не торопись отвечать. Сначала спроси себя, какое это имеет значение. Что такое еще один элемент хаоса? Это будут пули против помешательства. Гангстеры с ножами против чудовищ с помешательством. Это будет честная схватка.

Джульетта прикусила внутреннюю поверхность щек. Разумеется, это имело значение. Одна человеческая жизнь есть одна человеческая жизнь. Одна потерянная человеческая жизнь не становится достойной забвения просто потому, что она одна из многих, потому что гибнут массы. Джульетта не станет сожалеть о тех жизнях, которые ей пришлось оборвать, но она запомнит их.

Однако прежде, чем она сказала это, послышался скрип парадной двери. Ее петли заявили о себе, несмотря на усилия посыльного, и, вбежав в гостиную, Джульетта увидела, что он морщится.

В доме было темно, но Джульетта сразу же заметила письмо в его руке.

– Дай мне это письмо.

– Извините, но это не для вас, мисс Цай. – Он пытался говорить твердо, но его голос дрожал.

– С каких это пор хоть что-то в этом доме не для меня?

Похоже, посыльный решил не отвечать. Он просто сжал губы и направился к лестнице.

Когда Джульетте было двенадцать лет и она поливала цветы на своем окне на Манхэттене, у нее вдруг заболел живот. Боль была такой резкой,