не добавлять кровь смертного, а исхитриться сделать так, что та самая частичка смертности уже будет в ихоре одного из Владык, зелье будет стабильным не меньше часа. А, может, и больше. За час можно столько напереписывать! К тому же, опять-таки рассчитала Афина, если свитки богов и прочих условно-бессмертных нужно открывать по одному, то со смертными можно и пачками, чернила прожгут их насквозь все до единого, сколько ни положи. А если времени не хватит, оставшихся мужчин придётся просто перебить.

То есть, по сути, главное — смешать ихор трёх Владык с частичкой смертности. А все эти сложности с компонентами, с многочасовым приготовлением и длинными заговорами, нужны в основном для стабилизации зелья. По словам Афины, если все сделать правильно, у Афродиты будет от двух до четырех часов. Должно хватить на всех мужиков, сколько их ни есть, и ещё немного на мелкие изменения, ну что там Афродите в голову придет.

— Поэтому вы решили поймать какого-нибудь Владыку и сделать его смертным, — ледяным голосом сказала Персефона.

— Задачка не из легких, не правда ли? — чуть виновато улыбнулась Артемида, и добавила, что если Афину больше всего волновал сам процесс, ее, Артемиду, завербовали под предлогом создания царства без мужиков, то Афродита как-то сразу нацелилась править Олимпом. Пожалуй, Артемиде уже тогда следовало понять, что это не самая лучшая идея, но думы об угнетении женщин не давали ей мыслить здраво. Это теперь, когда она наглядно увидела воплощение по воле Афродиты самого страшного кошмара любой девушки — изнасилования — у нее, наконец, открылись глаза.

— Ну, в первый раз это было в разы ужаснее, — несколько смутилась Персефона. — Сейчас, конечно, тоже приятного мало, но у меня это явно не «самый страшный кошмар».

— Ну да, ты же не в первый раз невинности лишаешься, — хихикнула Гера, и Артемида отчего-то снова вспомнила ту нимфу. Как там ее? Минфа? Минта?

Стараясь отделаться от неприятных ассоциаций (еще бы они были приятными, они с Афиной же превратили бедняжку в траву), охотница снова вернулась к рассказу.

Итак, задача стояла нетривиальная. Им следовало сделать одного из трёх бессмертных Владык смертным.

Был, конечно, у них и альтернативный вариант. Нужно было найти какого-нибудь многообещающего смертного и сделать его Владыкой. Правда, тогда существовал риск, что этот смертный обретет божественность, но какая-то крошечка смертности всё равно должна была остаться. Она, смертность, вещь трудноистребимая.

Дела с Владычеством обстоят с виду так же, но не совсем. Владыка — это в первую очередь признание миром. Каким конкретно, не важно. Мир, он как пес, он выбирает себе хозяина, и если тот вдруг станет смертным, миру до того дела нет…

— Беллерофонт, — неожиданно сказала Гера.

— Кто- кто? — озадачилась Персефона. — Я что-то слышала…

— Это было ещё до твоего рождения, — пояснила Гера. — Беллерофонт был одним из первых героев. Ему покровительствовала Афина. Он оседлал Пегаса и совершил много подвигов, а потом…

— … решил подняться на Олимп, — подхватила Артемида.

Беллерофонт был креатурой Афины. Он должен был подняться на Олимп, свергнуть Зевса и самому стать Владыкой. Небо — это не прихотливое море, которое непременно надо любить всей душой, и не странный Подземный мир, который вообще непонятно чем руководствуется, когда выбирает себе царя (по мнению Афродиты, выбирает самого отмороженного). Небо всегда покорялось сильнейшему. Только из Беллерофонта сильнейшего не получилось — он до Олимпа даже не долетел. Зевс усмотрел в нём угрозу, и герой, с которым Афина возилась несколько лет, внушая исподволь, что тот достоин править Олимпом, позорно свалился с Пегаса (удивительно, что не насмерть) и всю оставшуюся жизнь раскаивался в своей наглости.

И тут сторонницы Концепции как-то вдруг осознали, что Небо с наскоку не захватить, папочка Зевс больно могуч, для битвы с Морским Владыкой смертный должен быть не только в Море влюблен, но ещё и дышать под водой (а эта способность у смертных почти не встречается), и, желательно, обладать таким же дышащим под водой войском. Потому, как Посейдон тоже товарищ не хилый, а силами одного героя, как уже выяснилось, Кронида не победить.

Об Аиде и речи не идет, тут нужно целое войско отмороженных смертных идиотов, жаждущих воевать в Подземном мире, кишащем чудовищами самых разных мастей. К тому же смертный, которому захочется стать Владыкой Подземного мира, должен быть очень сильно сдвинутым, потому как должность эта не самая заманчивая. Смертных, спускавшихся в Подземный мир за все столетия, можно по пальцам пересчитать, и нанести сколько-нибудь серьезный урон удалось только Тесею и Пейрифою, но им, опять же, не удалось победить Аида даже с помощью Деметры. С очень значительной помощью Деметры. Впрочем, произошло это столетия спустя, а на тот момент подземное направление было признано бесперспективным. Кроме того, сторонницы Концепции как-то вдруг осознали, что Крониды, несмотря на периодически возникающие разногласия, вполне могут и объединиться при виде общего врага. Объединились же они против Крона!

Поэтому сторонницы Концепции вернулись к первоначальному плану и решили сделать из бессмертного Владыки смертного. Хотя как это «сделать»?! Владыка должен был сам захотеть стать смертным. Он должен желать этого всей душой, следовательно, причина должна быть очень и очень веской.

Пока Афина вдохновенно сочиняла многоходовки, Афродиту неожиданно осенило. Владыка должен был полюбить смертную! Полюбить искренне, всей душой, а не просто возжелать, захотеть провести с ней всю свою вечность… и, осознав, что не сможет дать ей бессмертие (с этим тоже нужно быть что-то придумать, потому, как бессмертие боги давали смертным безо всяких проблем), самому пожелать стать смертным.

Зевс для этой цели уже не подходил. Во-первых, у него была Гера, во-вторых, он постоянно в кого-то влюблялся, но не так чтобы очень сильно. Его пламенных чувств к одной женщине (или к одному мальчику, слишком требовательным он не был) хватало от силы на пару лет, а женщин одновременно могло быть несколько. Такой не полюбит так, чтобы насовсем, чтобы до боли, и отдать самого себя, и расстаться с собственной сущностью, чтобы быть вместе с любимой. Посейдон тогда уже успел обзавестись Амфитритой, бессмертной, как назло Амфитритой, и любил её от всей широкой души. Короткие приключения в чужих постелях у него, конечно, случались, но даже и без особой любви, так, чтобы от брата не отставать. А когда Амфитрита начала сопровождать супруга в его любовных приключениях, Афродита констатировала, что дело безнадежно.

Оставался Аид.

Во-первых, Аид был одинок. До конца Титаномахии он даже по нимфам ходил редко, только если братья вытаскивали — старший брат был с головой погружен в войну. Когда он