Оберг следовал политической линии Гиммлера. «Для него, – как потом скажет Кнохен, – Дарнан и Дорио были важнее, чем Лаваль». Ему удастся достичь своей цели летом 1942 года, когда начнется набор в войска СС на территории Франции.

Несмотря на разницу направлений или даже благодаря ей, Оберг и Абец очень хорошо понимали друг друга; каждый из них работал в своей сфере, причем Абец единолично контролировал «высокую политику» на правительственном уровне.

Оберг также сотрудничал и с Штюльпнагелем, работая в 1918 году под его началом. В Париже он был подчинен ему в административном отношении по вопросам вооружения и личного состава. Но в вопросах деятельности полиции он получал директивы только от самого Гиммлера.

Прибыв в Париж, Оберг расположил свою резиденцию на бульваре Ланн, 57, где жил до последних дней. Его штаб состоял из двух адъютантов – Хагена и Бека (последний был заменен в феврале 1943 года Юнгстом), шести младших офицеров, двух секретарей-машинисток и трех телефонисток. Он немедленно начал реорганизацию полицейских служб, поставленных под его руководство.

Верховное руководство по мерам безопасности было сосредоточено в Париже. В случае конфликта с военными властями (Штюльпнагель) и ведомством иностранных дел (Абец) Оберг мог, согласуясь с Гиммлером, опротестовать их решения. В случае серьезных событий у него были все полномочия, чтобы «совладать» любыми средствами с «группами, партиями или отдельными лицами», представляющими опасность.

В качестве верховного руководителя сил СС на оккупированной французской территории он мог использовать для репрессивных операций подразделения СС, а также французов, завербованных эсэсовцами. Он имел также возможность обеспечить участие в операциях коллаборационистских формирований. Не забывая уроков захвата власти в Германии, Оберг старался помогать группам, которые образовывались по образцу СА или СС. Он не понимал, что эти «движения» позволяли бессовестным ловкачам получать огромные субсидии, в обмен на которые они ограничивались созданием полуфиктивных мелких групп.

Гейдрих представил Оберга представителям французского правительства Рене Буске и Жоржу Илэру, вызванным в Париж, чтобы согласовать меры, которые надлежало принять правительству Виши. Речь шла о передаче полномочий полицейских служб руководителям пронацистских партий. В начале мая Рене Буске уже обсудил с Гейдрихом эти меры и добился от него отсрочки. Буске заверил, что французская полиция обязуется поддерживать порядок и пресекать подрывную деятельность, которая, по его мнению, была скорее «антинациональной», нежели антигерманской. Его целью была отмена «Кодекса заложников», принятого 30 сентября 1941 года. Возобновилось обсуждение с Обергом положений совместной декларации, которая составила бы основу отношений между двумя полициями и очертила бы сферы их деятельности.

Переговоры прервались из-за гибели Гейдриха. Он должен был вернуться в Париж и, как надеялись участники переговоров, утвердить условия соглашения, но без него все оказалось под вопросом. В это время коллаборационистские партии, особенно партия Дорио, развязали жесткую кампанию против правительства Виши, обвиняя его в печати и на митингах в мягкости, трусости и даже в сговоре с врагами Европы (то есть нацистов), открыто обвиняя Буске в стремлении защитить евреев, франкмасонов и т. д.

Несмотря на эти атаки, организованные службами СС из Парижа, переговоры все же продолжались. Они завершились 29 июля так называемым «соглашением Оберга– Буске», как окрестил его Кнохен. Речь действительно шла о соглашении, окончательный текст которого был утвержден, по словам самого Буске, после того, как он добился некоторых изменений.

В окончательной редакции соглашение было опубликовано. «На банкете, состоявшемся у меня дома для районных префектов и полицейских чинов, – вспоминал Оберг, – мы, то есть Буске и я, зачитали подготовленный нами документ»[35].

Соглашение выглядело как победа Буске, поскольку в нем отмечалось строгое ограничение функций германской полиции и почти полная независимость французской. Оно включало очень важный пункт, благодаря которому можно было прекратить казни заложников. В нем говорилось, что задержанные фразцузской полицией лица не могут стать объектом репрессивных мер со стороны германских властей. Французские граждане, виновные в совершении политических преступлений, и уголовники будут подвергаться судебным преследованиям и наказаниям по французским законам и по приговору французских судов. Только организаторы покушений, направленных против германской армии и оккупационных властей, могут быть затребованы германской полицией. Но лица, арестованные немцами, также не должны быть объектом внесудебных репрессий или заложниками.

Вполне понятна законная гордость, которую испытал в этот момент генеральный секретарь французской полиции. Соглашение было направлено всем руководителям французских полицейских служб и всем начальникам постов сыскной полиции СД и службы порядка. После захвата южной зоны соглашение было подтверждено, чтобы его можно было применять на вновь оккупированных территориях. Это было второе соглашение Оберга – Буске от 18 апреля 1943 года. Это второй вариант воспроизводил наиболее важные пункты предыдущего и повторял положение, согласно которому французские граждане, арестованные французской полицией, передавались французским судам и судились по французским законам.

Увы, эти многообещающие пункты оказались лишь красивыми словами. Соглашение, торжественно обнародованное 29 июля 1942 года, не дало те результаты, которые от него ожидали, и не смогло помешать казням заложников. Что же происходило в действительности?

С 29 июля 1941 года[36] немцы в соответствии с документом, подписанным Обергом, могли арестовывать или требовать выдачи французского гражданина только в случае, если дело шло о прямых акциях, направленных против оккупационных войск или властей. К тому же требовалось доказать виновность этих граждан и передать их дело в суд. Практически это означало ликвидацию системы заложников.

Вскоре трагические события позволили проверить результат этого соглашения. 5 августа, через семь дней после публикации соглашения Оберга – Буске три человека, укрывшись за живой изгородью стадиона Жан-Буэн в Париже, бросили две гранаты в группу из 50 германских солдат, тренировавшихся на беговой дорожке. 8 человек были убиты, 13 получили ранения. Это было прямое покушение на солдат оккупационных войск, точно оговоренное в соглашении. Гестапо провело расследование и довольно быстро определило имена покушавшихся. Ими оказались венгр Мартунек и румыны Копла и Крациум. Они были арестованы 19 октября 1942 года и расстреляны 11 марта 1943 года после осуждения германским военным трибуналом. Однако уже 11 августа парижские газеты опубликовали обращение к жителям города, где сообщалось, что «93 террориста, сознавшиеся в совершении актов терроризма или в содействии им», были расстреляны сегодня утром. Сообщение было подписано именем Оберг.