Маулацу легко было в этой среде. Он обожал светские развлечения. Добываемые им сведения позволяли его хозяевам увеличивать требования к французской экономике. Когда кто-то утверждал, что поставка каких-то материалов достигла максимума возможного, он мог возразить с фактами в руках, что реальное производство сельскохозяйственной или промышленной продукции может быть больше, что позволяет увеличить размеры реквизиций. Из собственных интересов благовоспитанные друзья элегантного Маулаца стали его сообщниками в разграблении родной страны. В этот странный период часть «высших сфер» парижского общества представляла собой гнусную картину.

Оберг создал в своей резиденции на авеню Фош целый ряд новых служб. Каждая из них знаменовала новый успех полицейских служб в соперничестве с армией, поскольку вторгались они в области, составлявшие до того святая святых военной администрации. Так, у Оберга появилась новая служба политической разведки, созданная и вдохновляемая работниками СД (отдел VI); служба наблюдения за печатью, литературой и искусством; служба контроля католической и протестантской церквей; новая служба по борьбе с коммунистами; служба контрразведки во вражеских странах и служба разведки в нейтральных государствах. Все эти службы были переданы в подчинение второй группе служб Кнохена.

Пользуясь полной поддержкой Гейдриха, Кнохен вел дела без особых трудностей. Смерть Гейдриха изменила ситуацию. Поскольку Кальтенбруннер мало интересовался делами полиции, Мюллер стал практически полным хозяином внутри гестапо. Он рассылал директивы и требовал их неукоснительного исполнения. Кнохен пытался использовать во Франции гибкие методы, применяясь к обстоятельствам. Жесткие приказы Мюллера часто сковывали его; иногда ему приходилось их сознательно игнорировать. Его независимый темперамент, развитое чувство собственного достоинства, внутренняя уверенность в том, что организация германской полицейской службы во Франции была его заслугой (чего нельзя было отрицать), часто толкали его на позицию почти открытого неповиновения Мюллеру.

Мюллер прямо обвинил Кнохена в том, что он «западнофил» и полон опасного снисхождения. Эти нападки, горькую сладость которых могли вполне оценить французы, стали столь яростными, что Гиммлеру, сначала старавшемуся не замечать их, пришлось вмешаться. Кнохен яростно и энергично защищался и был действенно поддержан Обергом, которому предоставилась возможность высоко оценить его качества.

В Париже Кнохен проявлял такую же бесцеремонность и по отношению к военным властям. Формально все дела и заключенные, не выпущенные на свободу после допросов, должны были передаваться военным властям. В действительности же лица, оправданные военными трибуналами, сразу после суда вновь арестовывались гестапо. Были также случаи, когда гестапо казнило заключенных, не передавая их дела в суд. Эта «привычка» не была особенностью только служб Кнохена, она была весьма распространена по всей Германии, так что Кальтенбруннеру пришлось разослать своим службам 12 апреля 1942 года недвусмысленную и строгую инструкцию:

«Часто случается, что суды возбуждают дело против лица, уже казненного гестапо, причем сам факт казни им не сообщается.

По этой причине рейхсфюрер приказывает, чтобы в будущем гестапо предупреждало местные суды о проводимых им казнях. Информация может быть ограничена именем лица и указанием поступка, за который он был казнен. Причины казни не разглашаются».

С прибытием Оберга жестокость оккупантов усилилась. Во-первых, он получал такого рода предписания от самого Гиммлера, а также потому, что весной 1942 года жестокость стала в гестапо правилом. В записке от 10 июня 1942 года, разосланной руководством РСХА всем службам сипо-СД, уточнены правила, которые следовало соблюдать при «усиленных допросах». Нельзя не оценить приданную им внешне ограничительную форму, которая на деле означала, что такие допросы могут быть применены практически к любому заключенному:

«1. Усиленные допросы должны применяться лишь к тем заключенным, которые в ходе предыдущих допросов, обладая важными сведениями о противнике, его связях и планах, отказывались их сообщить.

2. Эти усиленные допросы могут применяться только по отношению к коммунистам, марксистам, свидетелям Иеговы, саботажникам, террористам, участникам Сопротивления, агентам связи, социально опасным людям, беженцам из числа польских или русских рабочих и бродягам.

Во всех остальных случаях для применения усиленных допросов требуется мое предварительное разрешение».

Июль 1942 года ознаменовался переговорами. Одновременно с трудной разработкой соглашения Оберга – Буске в Париже проходили и другие переговоры. Дарлан, главнокомандующий сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами Франции, который был назначен на этот пост 17 апреля, и государственный секретарь по военным делам Бриду предприняли в июне 1942 года действия с целью получить от немцев разрешение увеличить на 50 тысяч численность армии перемирия. Наивное требование, продиктованное, скорее всего, личной гордыней и стремлением поднять свой «престиж» на уровень требований времени. Не отклоняя этой просьбы, которую не собирались удовлетворить, немцы вступили в переговоры. В начале сентября на совещание в отеле «Лютеция», штаб– квартире служб абвера в Париже, были приглашены два французских офицера, представлявшие Дарлана и Бриду на переговорах с немцами.

Тогда в Париже пребывал хозяин абвера адмирал Канарис. Советник посольства Ран, специалист по вопросам разведки, организовал обед, на котором встретились адмирал Канарис и двое французских военных. Затем состоялись два совещания в «Лютеции». На первом Канариса представлял полковник Райли, один из руководителей служб абвера, но на следующий день Канарис пришел сам, чтобы «завершить дело».

В первую очередь представители абвера предложили эффективное сотрудничество их агентов и агентов 2-го французского бюро в Северной Африке. Довольно быстро стороны пришли к соглашению в принципе, и французы уже намеревались передать агентам Канариса свои доклады о движении судов между Дакаром и английским портом Батерст. Однако у Канариса имелись и другие планы, причем легко исполнимые. Речь шла о том, чтобы правительство Виши предоставило немцам разрешение направить в южную, не оккупированную зону страны крупную полицейскую группу, которой будет дано право свободно там действовать, оперируя фальшивыми французскими документами.

Дело в том, что станции радиопеленгации обнаружили значительное число подпольных передатчиков, которые ежедневно общались по радиосвязи с Англией, располагаясь в южной зоне, главным образом в районе Лиона. Германским властям несложно было заставить правительство Виши покончить с деятельностью этих радиостанций, которые имели, очевидно, немаловажное военное значение. Но амбиции абвера и гестапо были гораздо масштабнее. Гестапо хотело само действовать в свободной зоне с максимальной секретностью. Поэтому на данный момент операция представлялась как пример франко-германского сотрудничества в деле ликвидации подпольных передатчиков. Это дружеское сотрудничество могло бы способствовать решению вопроса об увеличении численности французской армии перемирия.

Французские представители, предварительно посовещавшись с правительством Виши, вынуждены были принять это предложение; они добились обещания, что французы, арестованные в ходе этих операций, будут передаваться французскому правосудию. Это единственное, что им удалось сделать для жителей свободной зоны. Договор был подписан, немцы потребовали фальшивые французские документы: удостоверения личности, продуктовые карточки, пропуска и т. п. Догадавшись, что эти документы придется готовить его службам, Рене Буске попробовал торговаться, но, призванный к порядку Лавалем, вынужден был смириться.