Эти ужасные исследования продолжались до мая 1942 года. Через них прошли около 200 заключенных; 80 погибли прямо в камере низкого давления, другие получили тяжелые повреждения. После этого Рашер начал новую серию испытаний, на этот раз связанную с воздействием холода. Речь шла о совершенствовании летных комбинезонов для экипажей самолетов, осуществлявших рейды в Англию. Их самолеты часто сбивали над Северным морем. Многие из них, кто благополучно достигал поверхности воды, имея спасательный круг, все равно погибали от холода, проведя несколько часов в ледяной воде.

Рашер установил в Дахау специальные бассейны и охлаждающую аппаратуру. Военно-воздушные силы с интересом следили за его работами, и Рашер затребовал помощников. Прежде чем согласиться на предложенные кандидатуры, а это были профессора Яриш из Инсбрука, Гольцлёхнер из Киля и Зингер, он потребовал от гестапо провести тщательную проверку этих трех ученых-медиков, чтобы убедиться в том, что они «политически безупречны». Рашер хотел быть уверен в абсолютной секретности проводимых экспериментов, так как не питал иллюзий относительно их подлинной природы. Опыты по переохлаждению проводились с августа 1942-го по май 1943 года. При опытах по воздействию сухого холода полностью обнаженные подопытные находились на открытой площадке в течение целой ночи, подвергаясь воздействию морозной германской зимы. Их внутренняя температура опускалась до 25 градусов. В бесчувственном состоянии их возвращали в помещение и проводили эксперименты по реанимации и обогреву. Гиммлер настоял на том, чтобы опыты по отогреванию проводились с использованием «животного» тепла, и приказал привести для этой цели четырех женщин из Равенсбрюка. Они должны были прижиматься своими телами к заледенелым телам несчастных, чтобы вернуть их к жизни. Но все было бесполезно. Напомним, что проблема быстрого разогрева замерзших была решена еще в 1880 году русским медиком Лепешинским, но о его работах нацистские «ученые», конечно, не знали.

Чтобы изучить воздействие влажного холода, подопытных погружали в ледяную воду либо обнаженными, либо одетыми в летные комбинезоны. Спасательный круг не давал им утонуть. Доктор Пашолегг рассказывал об одном из таких опытов: «Два советских офицера были подвергнуты самому страшному из экспериментов, проводимых в Дахау. Их доставили из карцера. Нам было запрещено с ними говорить… Рашер заставил их раздеться и голыми спуститься в бассейн. Два часа спустя они были еще в сознании. Наши обращения к Рашеру с просьбой сделать им инъекцию были проигнорированы. Шел третий час, когда один из русских сказал другому: «Товарищ, скажи этому офицеру, чтобы он пристрелил нас». На что другой ответил: «Разве дождешься от этой собаки!»

После того как молодой поляк перевел Рашеру их слова на немецкий, несколько смягчив их форму, тот ушел в свой кабинет. Поляк попытался усыпить их хлороформом, однако вернувшийся Рашер начал угрожать нам револьвером со словами: «Не вмешивайтесь и не лезьте к ним». Опыт продолжался чуть меньше пяти часов и закончился смертью обоих. Их трупы были переправлены в Мюнхен для вскрытия».

Рашер утверждал, что открыл чудодейственное средство для остановки кровотечений, которое назвал «полигал». С этим средством он произвел многочисленные испытания. Его отец и дядя также были врачами. Как же мог этот человек, выросший в медицинской среде с ее высокими моральными принципами, поддаться разлагающему влиянию нацистских теорий? Его политические убеждения стали причиной огромных разногласий с отцом, доктором Гансом Августом Рашером. По совету своей жены он, не колеблясь, донес на отца гестапо, которое дважды арестовывало старого врача: первый раз на пять дней, второй – на девять.

Его дядя, гамбургский врач, упрекнул его однажды за эти опыты. Спор длился целую ночь: Рашер защищал нацистские принципы, ссылаясь на доктора Гуетта, который одним из первых обрушился на «неразумную любовь к низшим и асоциальным существам», а дядя пытался раскрыть перед племянником значение верности принципам Гиппократа. В конце концов Рашер признался своему дяде, что «отныне не смеет об этом задумываться» и знает, что вступил на неправедный путь, но не видит «ни одной возможности с него сойти».

Не все немецкие врачи имели такое отношение к опытам, как Рашер. Когда доктор Вельтц предложил доктору Лютцу работать с людьми, тот ответил: «Я не считаю себя достаточно черствым для такого рода опытов; мне уже с собакой тяжело работать: она смотрит так жалобно; кажется, что у нее тоже есть душа».

Врачи-нацисты не задавались подобными вопросами. Рашер презрительно относился к своим собратьям. Однажды он заявил физиологу Раину: «Вы считаете себя физиологом, но ваш опыт ограничивается морскими свинками и мышами. Я, без сомнений, единственный, кто по-настоящему знает физиологию человека, так как я провожу эксперименты над людьми, а не над мышами».

Гиммлер поощрял продолжение этих опытов и в своих многочисленных письмах утверждал, что только службы СС способны поставлять для них необходимый человеческий материал. Он часто сам присутствовал на таких опытах и решительно пресекал возникавшие иногда робкие возражения против них.

«Исследования доктора Рашера, – писал он генералу Мильху в ноябре 1942 года, – считаются опытами огромного значения; я лично беру на себя ответственность предоставлять для них преступников и социально опасных лиц; этих людей, которые не заслуживают ничего, кроме смерти, набирают в концлагерях.

Следовало бы устранить затруднения, основанные главным образом на религиозных соображениях, сдерживающие развитие опытов, ответственность за которые я беру на себя. Я лично присутствовал на опытах и могу без преувеличения сказать, что участвовал во всех этапах научной работы, оказывая ей помощь и стимулируя ее.

Потребуется по меньшей мере десять лет, чтобы искоренить узость мысли, свойственную нашим людям. Я напоминаю о том, что осуществление связи между военно– воздушными силами и организацией СС было поручено медику-нехристианину с хорошей научной репутацией и не склонному к интеллигентским умствованиям».

В письме к Рашеру Гиммлер идет значительно дальше и, как обычно, переходит к угрозам: «Я считаю настоящими изменниками родины тех людей, кто даже сегодня отказывается от опытов над человеческим материалом, предпочитая допустить гибель храбрых германских солдат, нежели пустить в ход результаты своих экспериментов. И я, не колеблясь, сообщу их имена соответствующим властям, а вам разрешаю сообщить этим властям о моей позиции».

Но даже высокое покровительство Гиммлера не смогло помешать Рашеру и его жене закончить жизнь трагически.

Шел 1943 год, когда разразился непонятный скандал. Госпожа Рашер, мать двоих детей (Рашер женился на ней, когда она ждала второго), сообщила о новой беременности, а затем представила новорожденного. Однако вскоре обнаружилось, что беременность была симулированной, а ребенок краденым. Для человека, который так дешево ценил человеческие страдания и жизни, в обществе, где самые отвратительные преступления совершались ежедневно, эта история представлялась лишь результатом любовных похождений на стороне. Но нацистская «мораль» смотрела на вещи иначе. Все, что касалось расы и наследственности, приобретало священный характер. Мошенническая попытка ввести в общество с «благородной кровью» ребенка, возможно, с «нечистой» кровью, да еще отягченная ложью рейхсфюреру СС, рассматривалась как тягчайшее преступление. Чета Рашер внезапно исчезла, а в конце 1943 года они были арестованы и брошены в тюрьму. По их делу началось следствие. Когда союзные войска начали приближаться к центру Германии, Гиммлер отдал категорическое указание не допустить, чтобы семья Рашер попала живыми в руки противника. Он знал, что Рашер и особенно его жена достаточно болтливы, и опасался их разоблачений. Госпожа Рашер была повешена в Равенсбрюке, а доктор Рашер отправлен в Дахау и брошен в карцер. В конце апреля 1945 года его застрелили, когда через полуоткрытую дверь подавали ему пищу.