То, что он увидел на полке, оказалось несколько неожиданным. Первое, что бросилось в глаза на нижней полке, была книга Тойнби «Путешествие в Китай». С нею соседствовал потрепанный двухтомник «Закат Европы» Шпенглера, далее стоял «Денежный национализм и международная стабильность» Хайека (на корешке стояло «Гаек»), труды Ницше, Рассела, Шюца и Кьеркегора. На верхней полке красовалась художественная: Драйзер, Хемингуэй, Синклер-Льюис, Ремарк, Брехт, Кафка… с краю даже Экзюпери – тоненькая книжка «Ночной полет».

«Если это попытка подобрать под мои вкусы, то довольно странная, – подумал Виктор. – Впрочем, мое присутствие в этой комнате и не планировалось. Хотя… пока переодевались, долго ли подобрать? Вот только откуда? В книжной лавке такие авторы вроде не попадались. Тем более какой тут Брехт!»

Он взял наугад один из томов и открыл; на обороте обложки синел штамп: «Служебное издание. Не передавать посторонним лицам».

«Закрытый фонд. Понятненько… А здесь они что, их читают? Просвещаются? Или это для меня подобрали – показать, какая в жандармерии интеллектуальная элита?»

Его ход мыслей прервала Лена:

– Виктор! А, ты тоже интересуешься Чапеком? Занятный, но фаталист, и много декадентства. Слушай, присмотри, пожалуйста, за сковородкой! Я мигом, к молочнице! – И, ухватив жестяной бидончик, моментально ускакала за дверь, тут же вернулась, вихрем пролетела мимо Виктора в спальню, вытащила из комода велодог, сунула в сумочку и опять пролетела в дверь. Похоже, она хотела произвести впечатление образцовой хозяйки.

Виктор вернул «Войну с саламандрами» на место и на всякий случай расстегнул кобуру под мышкой – пиджак надевать здесь он счел пока излишним, – после чего отправился на кухню, где на сковороде поджаривалась картошка с кусками курицы. Кот на ходиках шевелил глазами. Тяга в плите была хорошая, и лишь слегка пахло дровяным дымком, создавая неповторимое ощущение деревенского уюта.

На столе лежал блокнот вроде журналистского, в коленкоровом переплете. «А говорила, не ведет записей. Или только открытые? Хозяйственные расходы? Ну если здесь нет скрытых фотокамер…»

Он взял с сушки мельхиоровый столовый ножик, тщательно его вытер и осторожно перевернул его лезвием страницы.

«…История России регулярно переписывается. Сегодня каждый новый властитель не только пытается смешать своего предшественника с грязью, но и создать новую систему знаний о прошлом, исторических ценностей, героев и преступлений, в которой его предшественники механически будут в грязи. Этим он защищает себя от сторонников ушедшего; в какой-то мере это более гуманно, нежели казнить их, да и в наш век всеобщей грамотности и радио пришлось бы казнить массы. Яркий пример – династия Романовых. Вряд ли кого в то время в Европе можно было поставить рядом с их титанической работой по перешивке под свои интересы всей предыдущей истории Российской империи. В результате мы имеем, по меньшей мере субъективно, несколько параллельных миров с разной историей. Возникает вопрос: могут ли субъективные действия по переписыванию истории в будущем повлечь за собой действительные изменения таковой в прошлом? Материализм отвечает на этот вопрос отрицательно…»

«Так это, оказывается, нам еще царь мозги колупал? Поэтому династия Романовых так долго и сидела, пока не выродилась? – подумал Виктор. – И параллельные миры, может, в самом деле оттого, что мы все время свое прошлое меняем?»

Он перевернул следующую.

«…Стихотворения Тютчева «Умом Россию не понять» так никто и не понял чуть ли не за столетие. Между тем при использовании метода Амфитеатрова-Жерве код оказывается очень простым: «Бог есть Россия». Бог непознаваем логическим мышлением, неизмерим для иноверца, в него можно лишь веровать. Поэт зашифровал свое философское кредо, опасаясь быть осужденным церковью».

«И тут Тютчев… Какое это имеет отношение к переходам? Или… А кстати, что за метод Амфитеатрова-Жерве? Его у нас не изобрели? Или он засекречен?»

Его размышления прервал звонок телефона, донесшийся из спальни. Виктор чертыхнулся, захлопнул блокнот кончиком ножа и кинулся было в спальню, но тут же подумал, что, если разговор будет долгий, на сковороде все сгорит. Ручка сковороды была без всяких деревяшек, не говоря уже о пластмассе; просто железная пластина толщиной миллиметра три. Пришлось хватать полотенце и обматывать, а затем уже ставить на квадратную подставку из дощечки. По пути он задел ногой и опрокинул четырехногую табуретку – снизу на ней оказался синий инвентарный номер.

К счастью, в эти времена не было принято сразу бросать трубку, если не отвечают.

– Алло! Доброе утро, это Ступин. Елена Васильевна рядом?

Виктор замялся. А вдруг у нее был приказ не покидать квартиру, а она его нарушила? Подставлять Лену не хотелось.

– Позвать?

– Не надо. Передайте, что подъеду через четверть часа. Отбой.

«Отбой – надо понимать, вешает трубку…»

В дверях заворочался ключ. Виктор машинально потянулся к кобуре.

– Я успела! Виктор, ты где?

– Ступин звонил! – крикнул Виктор, застегивая кобуру.

– И что?

– Будет через четверть часа.

– Значит, ставим три прибора. Тут не сгорело? А, ты снял. Ну отлично. Хочешь молока? Давай сейчас прямо по кружечке.

«Наверное, это уже паранойя… но молочница не могла чего подсыпать?»

– Представляешь, дворник внизу мне сказал, что молочница – наш осведомитель. Мир кошмарно тесен.

– А дворник откуда знает?

– Ну так если здесь служебная квартира, кто может быть дворник?

Ступин действительно появился минут через пятнадцать, в гражданском костюме, и не только не стал отказываться от завтрака, но и вытащил из портфеля бутылку какого-то легкого французского вина.

– Хоть с утра и неудобно, но… Для вашего покорного слуги это еще вечер.

– Вы не ложились спать?

– Много событий, мадам. Во-первых, ночью схвачен Хуммель с остатками банды. Благодаря вам, Елена Васильевна, вашей идее с Мессингом.

– Спасибо, но задействовать экстрасенса – идея господина Еремина.

– Нет слов… Тогда поздравьте Виктора Сергеевича дважды: к утру они получили луч.

– Физики с кафедры института? Они тоже всю ночь не спали?

– Мировое открытие, мадам! Переворот во взглядах на строение вещества! Предпоследний баллон азота пришлось занять со склада танкового производства… Но ультрафиолетовый луч есть! И это, – он повернулся к Еремину, – главная улика в вашу пользу!

– Насчет бомбы сомнения отпали?

– Спрашиваете… Из этого вытекает «в-третьих»: мы все втроем едем вечером в Москву. Господина Еремина хотят видеть… – И он показал пальцем в потолок.

– Неужели сам? – округлила глаза Лена.

– Да! – после театральной паузы ответил Ступин. – А поскольку ему неудобно показывать какого-то провинциального штабс-ротмистра… внеочередное производство в полковники![34]