Беспомощно следил Аарон Карр за тем, как миссис Уайлдер вышла из больницы и пошла через стоянку к своей машине. Он хотел переговорить с ней после того, как она встретится с мужем, и так боялся пропустить ее, что вышел в вестибюль подождать. Там-то и перехватил его Титер, потащил в кабинет к главврачу, где он как прикованный засел на совещании, уйти с которого уже не мог.

Явились сам Джонас Уэбстер, Маллаби с Нейлсоном, даже старый доктор Либоу – на такое великое сборище состоящих в штате докторов Аарон Карр не попадал за все те месяцы, что проработал в Окружной мемориальной. Хармон Титер, лицо которого рдело в сверхчувствительном возбуждении от легких денег, делал доклад о своей вчерашней поездке в Харрисбург. Грант Окружной мемориальной в размере семидесяти пяти тысяч долларов, казалось, был уже у больницы в кармане. По словам Титера, он с виртуозной сообразительностью обратил изначальное отступление в победоносную контратаку на вашингтонских бюрократов. Вполне соответствует истине, заявил он, цитируя самого себя, что Окружная мемориальная не располагает внушительным составом патентованных специалистов для проведения предлагаемого исследования, однако вот с чем сталкивается действующее законодательство – с очередной попыткой кучки специалистов из крупных городов, никогда за их пределы не выбиравшихся и дальше своего носа не видящих, разобраться в провинциальной медицине, не имея даже понятия о том, что такое бруцеллез. Насколько авторитетными окажутся для докторов из маленьких городков открытия людей, не знавших, что именно они исследовали?

За все одиннадцать месяцев в Окружной мемориальной Аарон Карр ни разу не сталкивался со случаем бруцеллеза, да и, он был уверен, ни один из других больничных докторов тоже, однако сей факт не умалял в его глазах достоинств победоносного умысла Титера. Сам он не сказал ни слова, молча высидел все то время, пока Титер велеречиво упражнялся в возвеличивании самого себя. Карр надеялся, что, если промолчит, то, может, еще успеет перехватить миссис Уайлдер. Теперь, увы, было слишком поздно: она уже сидела в машине. Озадаченный Либоу ворчливо спрашивал:

– Как мы за это примемся, Хармон? Вот о чем, полагаю, мы должны знать, прежде чем браться за гуж. Я не прочь признаться в том, что всегда горел желанием что-нибудь эдак слегка поисследовать, но горячо желать – это одно, а быть в состоянии – это другое. У каждого из нас есть своя практика, о которой нужно печься.

– Очень дельная мысль, доктор, и очень здраво воспринятая, – заворковал Титер, как охорашивающийся надутый голубь. – Все это, конечно же, сугубо предварительно, не более чем округленная прикидка, однако я уверен, что пара-тройка девчушек смогли бы извлечь все нужные нам сведения из историй болезней, которые у нас уже есть. Затем, если мы подыщем кого-то с некоторым опытом бухгалтерского учета, чтобы свести все это воедино и разбить по процентам. Не предвижу, что на это нам пришлось бы выложить более двадцати пяти тысяч. Так что останется еще пятьдесят. Как я себе представляю, их следовало бы поделить. Конечно же, придется выработать абсолютно справедливый критерий дележа. Однако я бы сказал, что ни одному из числящихся у нас в штате не следует беспокоиться, что он не получит должной компенсации за все то время, какое ему, возможно, придется оторвать от частной практики. В конце концов, много времени дело не потребует. Или, по крайней мере, не должно потребовать, насколько я себе представляю. Нет, доктор, все, что от вас потребуется в виде вашего вклада, – это ваше суждение, ваш опыт, ваши многолетние практические навыки. Совершенно очевидно, что никто не сможет оспорить, что такого рода вклад достоин некоторого материального вознаграждения.

Не в силах больше сдерживаться Аарон Карр воскликнул:

– Я правильно понимаю, доктор Титер, что раз грант предоставят, то поступление денег гарантировано – невзирая на качество исследования, проведенного в действительности?

Титер обратил к нему свою улыбку, ничуть не отвечавшую стальному блеску его свинячьих глазок.

– Я уверен, доктор, что при ваших литературных способностях вы вполне справитесь с проектом вполне пригодного отчета. Или вы полагаете, что в следующем году вас с нами не будет? Если вы это имеете в виду. – Он умолк, давая время жалу впиться поглубже. – Я уверен, что, так или иначе, мы с работой справимся. Есть еще вопросы?

Вопросов больше не было.

– Давайте, давайте, уже начало шестого, – понукал Джадд Уайлдер. – Что копаетесь-то?

Мэри обернулась, вспыхнув, словно ее поймали с пальцем, запущенным в банку варенья.

– Мне кажется, это ужасно – развесить часы в больничных палатах.

– С ними не проведешь, так, что ли?

– Вам не кажется, что сегодня утром вам следует подольше отдохнуть после всех ваших переживаний?

– Переживаний? Каких переживаний?

– Ну, жена ваша приехала, и всякое такое.

– Давайте, придвиньте кресло сюда. Мне уже надоело в постели лежать.

Медсестра всмотрелась в его лицо.

– Вы возбуждены, я вижу это по цвету ваших щек. Думаю, мне сначала лучше давление у вас померить, а уж потом позволять садиться.

– Сами виноваты, – по-шутовски насупился Джадд. – Вы разве не знаете, что нет ничего хуже для сердечника, чем испытать разочарование?

Поневоле она улыбнулась:

– С вами становится трудно.

– Просто возвращаюсь в нормальное состояние, – усмехнулся он. – Я – очень трудный малый.

– Как же, как же, – сказала она с выражением недоверия, звучавшего похвалой. Однако кресло придвинула к кровати так, чтобы он мог скользнуть в него прямо с постели вполоборота, почти без усилий, – такому маневру его миссис Коуп обучила.

– Теперь осторожненько, не старайтесь подняться, – приговаривала Мэри, ненужное напоминание, лишь обострявшее и без того не притупившееся ощущение опасности. Движение, однако, он проделал и, сделав глубокий вдох, с удовольствием убедился, что дается оно без всякой боли. И сразу поднял на Мэри смешливый взгляд, в котором читалось: ну, что я вам говорил!

Она подвинула кресло к окну.

– Вот так! Довольны?

– Спасибо, – сказал он, улыбаясь ей.

– Я могу довериться вам, зная, что вы никаких глупостей не натворите, если я вас на минуточку оставлю одного? Мне надо чистые простыни получить.

– Когда я один, то заслуживаю доверия всецело, – сказал он и, обернувшись, успел перехватить кривую усмешку, которой она его наградила. – Возвращайтесь поскорее.

Хихикнув, медсестра выскочила за дверь.

Оставшись один, Джадд стал смотреть в окно, любуясь утренней картиной, выискивая любые признаки произошедших со вчерашнего дня изменений. Ивы по берегу небольшого ручья у подошвы холма, похоже, стали еще зеленее, поля, теперь уже коричневым бархатом раскинувшиеся вдали за ними, напомнили об отдаленном тарахтении трактора, которое он слышал вчера вечером и которое не смолкало на протяжении всего времени, пока доктор Рагги был в палате, и до самой темноты.